Безмолвного, помертвевшего Шаховского, едва державшегося на ногах, уволокли прочь.

Гетман тяжело дышал. Прошло несколько минут молчания, и вдруг, выпрямившись во весь рост, гетман сказал:

— Теперь к князю Михаилу Васильевичу Скопину!

В просторном белом шатре сидел царь Василий. За его спиной, бледный и сосредоточенный, стоял князь Скопин, за ним Ваня Калузин, худой, унылый, с опущенными вниз глазами, теснились бояре, стольники и окольничьи, и хмурый и злобный, по правую руку от царя стоял приехавший сегодня из Москвы князь Димитрий.

Погибающая Тула слагала голову к ногам царя. Царь обещал никого не казнить. Василий Иваныч был весел. Великий гетман нес ему повинную голову. Все главари кровавого бунта в его руках. Ярко сверкало осеннее солнце на бледном голубом небе. Из шатра была видна Тула, похожая на озеро с редкими островками.

Но тяжкая дума часто омрачала веселье царя. Он искоса бросал взгляды на своего племянника и потом переводил их на брата Димитрия. Они понимали друг друга, и царь про себя жалел, что честь победы принадлежит Скопину, что Фидлер обманул его и что тысяча рублей пропала…

Вдали показались всадники. Они выехали из Тулы. Царь поднялся и в сопровождении свиты вышел из шатра.

Блестящая толпа всадников приближалась. Впереди на вороном аргамаке, покрытом алым бархатом, ехал Болотников, сверкая золочеными доспехами, за ним можно было узнать осанистую фигуру Телятевского и стройную, гибкую фигуру царевича Петра.

Царю поспешили вынести кресло, и с милостивой и ласковой улыбкой он ждал покоренных мятежников.

Болотников подъехал, окинул взглядом блестящую придворную толпу. Его взгляд остановился на горделивом лице Скопина, стоявшего несколько в стороне и казавшегося царем в этой толпе. Болотников сразу же угадал, кто этот величавый юноша, и, повернув коня, подъехал к нему.

Царь нахмурился, в толпе придворных произошло движение, но прежде чем Болотников промолвил слово, князь Скопин громко и повелительно произнес:

— Вот царь, — и указал рукой на Василия Ивановича.

Болотников спрыгнул с коня. Его примеру последовали и товарищи.

Подойдя к царю, Болотников, обнажив саблю и став на колени, положил ее к ногам царя.

— Царь-государь, — сказал он взволнованным голосом, — я верно держал крестное целование тому, кто в Польше назвался Димитрием. Точно ли он Димитрий или нет — я не мог этого знать, не видал его я прежде. Я ему верно послужил, но он меня покинул. Я теперь в твоей власти. Если тебе угодно убить меня, вот моя сабля, убей! А если ты помилуешь меня, я тебе служить буду верно, так, как до сих пор служил тому, кто меня оставил.

На смелом лице Болотникова отразилось глубокое искреннее чувство. Сам царь был тронут.

— Встань, — ласково произнес он, — ты будешь жить, я обещал.

Болотников встал, глаза его сияли.

— Я твой, великий государь! Я твой, — неожиданно прибавил он, — твой, князь Михаил Васильевич! — и он низко, почти до земли склонился перед Скопиным.

Глаза царя подозрительно сверкнули, и он отвернулся. Князь Телятевский гордо и смело подошел к царю и, поцеловав его руку, произнес:

— Здрав буди, великий государь, — и с этими словами, как будто он всегда был верен Василию, прошел в толпу бояр.

Царь смущенно улыбнулся, но ничего не нашелся сказать. А Телятевский спокойно и непринужденно здоровался со старыми знакомыми.

Легкая краска показалась на лице Михаила Васильевича, и Телятевский, с улыбкой направлявшийся к нему, вдруг, не дойдя, круто повернулся, встретив презрительный взгляд молодого победителя. И вместе с тем он заметил, что тот же князь ласково и ободряюще смотрит на бывшего великого царского гетмана.

По изволению царя «черная хоругвь» со Свежинским во главе была отпущена на Польшу, к ней присоединился и Темрюков.

Давно не видела Москва такого торжества, как во время въезда царя Василия после победоносного похода на мятежников. Две тысячи богато одетых всадников сопровождали его обитую красным бархатом колымагу, запряженную белыми конями. Звонили все московские колокола, стреляли из пушек. Толпы народа теснились по пути царского поезда и восторженными криками приветствовали царя и юного победителя Скопина, ехавшего по правую руку от царя верхом. Народ теснился к нему, целовал его золоченые стремена, благословлял его.

Царю казалось, что все смуты кончены, что на Руси настанет мир и тишина. Но не так думал Скопин, едва обращая внимание на восторженные приветствия народа. Близка буря. Димитрий явился наконец, и Михаил Васильевич удивлялся беспечности всегда предусмотрительного и осторожного дяди.

Но молодость брала свое, и, стряхивая с себя черные мысли, юный князь мечтал о любимой невесте. Пусть дальше стелется новый трудный путь, а теперь хоть недолго, да он будет счастлив так, как может быть счастлив человек! И дядя его царь, тоже чувствуя себя тверже на престоле, мечтал о юной и нежной Екатерине Буйносовой.