А поздъ давно уже вышелъ со станціи съ трудно выговариваемымъ названіемъ и мчался по венгерскимъ полямъ. Поля направо, поля налво, изрдка деревушка съ церковью при одиночномъ зеленомъ купол, изрдка фруктовый садъ съ стволами яблонь, обмазанныхъ известкой съ глиной и блющимися на солнц.

Опять остановка. Николай Ивановичъ заглянулъ въ окно на станціонный фасадъ и, увидавъ на фасад надпись, сказалъ:

— Ну, Глаша, такое названіе станціи, что трудне давшиняго. «Фюліопсъ…» — началъ онъ читать и запнулся. — Фюліопсдзалалсъ.

— Вотъ видишь, куда ты меня завезъ, — сказала супруга. — Не даромъ-же мн не хотлось хать въ Турцію.

— Нельзя, милая, нельзя… Нужно всю Европу объхать и тогда будешь цивилизированный человкъ. За то потомъ, когда вернемся домой, есть чмъ похвастать. И эти названія станцій — все это намъ на руку. Будемъ разсказывать, что по такимъ молъ, мстностямъ прозжали, что и названіе не выговоришь. Стоитъ написано названіе станціи, а настоящимъ манеромъ выговорить его невозможно. Надо будетъ только записать.

И Николай Ивановичъ, доставъ свою записную книжку, скопировалъ въ нее находящуюся на стн станціи надпись: «F"ul"opszallas».

На платформ, у окна вагона стоялъ глазастый и черный, какъ жукъ, мальчикъ и протягивалъ къ стеклу бумажныя тарелочки съ сосисками, густо посыпанными изрубленной блой паприкой.

— Глафира Семеновна! Не състь-ли намъ горячихъ сосисокъ? — предложилъ жен Николай Ивановичъ. — Вотъ горячія сосиски продаютъ.

— Нтъ, нтъ. Ты шь, а я ни за что… отвчала супруга. — Я теперь вплоть до Блграда ни на какую и станцію не выйду, чтобы пить или сть. Ничего я не могу изъ цыганскихъ рукъ сть. Почемъ ты знаешь, что въ этихъ сосискахъ изрублено?

— Да чему-же быть-то?

— Нтъ, нтъ.

— Но чмъ-же ты будешь питаться?

— А у насъ есть сыръ изъ Вны, ветчина, булки, апельсины.

— А я съмъ сосисокъ…

— шь, шь. Ты озорникъ извстный.

Николай Ивановичъ постучалъ мальчику въ окно, опустилъ стекло и взялъ у него сосисокъ и булку, но только что далъ ему дв кроны и протянулъ руку за сдачей, какъ поздъ тронулся. Мальчишка пересталъ отсчитывать сдачу, улыбнулся, ткнулъ себя рукой въ грудь и крикнулъ:

— Тринкгельдъ, тринкгельдъ, мусью…

Николаю Ивановичу осталось только показать ему кулакъ.

— Каковъ цыганенокъ! Сдачи не отдалъ! проговорилъ онъ, обращаясь къ жен, и принялся сть сосиски.

Поздъ мчится по прежнему, останавливаясь на станціяхъ съ трудно выговариваемыми не для венгерца названіями: «Ксенгедъ», Кисъ-Кересъ, Кисъ-Жаласъ. На станціи Сцабатка поздъ стоялъ минутъ пятнадцать. Передъ приходомъ на нее, кондукторъ-славянинъ вошелъ въ купэ и предложилъ, не желаютъ-ли путешественники выйти въ имющійся на станціи буфетъ.

— Добра рыба, господине, добро овечье мясо… расхваливалъ онъ.

— Нтъ, спасибо. Ничмъ не заманишь, отвчала Глафира Семеновна.

Здсь Николай Ивановичъ ходилъ съ чайникомъ заваривать себ чай, выпилъ пива, принесъ въ вагонъ какой-то мелкой копченой рыбы и коробку шоколаду, которую и предложилъ жен.

— Да ты въ ум? крикнула на него Глафира Семеновна. — Стану я сть венгерскій шоколадъ! Наврное онъ съ паприкой.

— Внскій, внскій, душечка… Видишь, на коробк ярлыкъ: Wien.

Глафира Семеновна посмотрла на коробку, понюхала ее, открыла, взяла плитку шоколаду, опять понюхала и стала кушать.

— Какъ ты въ Турціи-то будешь сть что-нибудь? покачалъ головой мужъ.

— Совсмъ ничего подозрительнаго сть не буду.

— Да вдь все можетъ быть подозрительно.

— Ну, ужъ это мое дло.

Со станціи Сцабатка стали попадаться славянскія названія станцій: Тополія, Вербацъ.

На станціи Вербацъ Николай Ивановичъ сказалъ жен:

— Глаша! Теперь ты можешь хать безъ опаски. Мы пріхали въ славянскую землю. Братья-славяне, а не венгерскіе цыгане… Давеча была станція Тополія, а теперь Вербацъ… Тополія отъ тополь, Вербацъ отъ вербы происходитъ. Стало быть, ужъ и да и питье славянскія.

— Нтъ, нтъ, не надуешь. Вонъ черномазыя рожи стоятъ.

— Рожи тутъ не причемъ. Вдь и у насъ русскихъ могутъ такія рожи попасться, что съ ребенкомъ родимчикъ сдлается. Позволь, позволь… Да вотъ даже попъ стоитъ и въ такой-же точно ряс, какъ у насъ, указалъ Николай Ивановичъ.

— Гд попъ? быстро спросила Глафира Семеновна, смотря въ окно.

— Да вотъ… Въ черной ряс съ широкими рукавами и въ черной камилавк…

— И въ самомъ дл попъ. Только онъ больше на французскаго адвоката смахиваетъ.