Шрифт:
Очевидно, автор считал, что в сказке не может быть места подробностям сухим травинкам и хромовым сапогам, что в сказке нужно только самое крупное обобщение. Вот красные, а вот белые, вот доблестный герой, а вот гнусный изменник.
Ну что же, в каком-то смысле это правильно. Сказка действительно живет не разрозненными, бытовыми подробностями, а обобщением.
Но обобщение не должно быть общим местом.
И повести и сказке в равной мере нужен материал: быт, люди, вещи. Разница только в том, что для сказки надо из груды материала отбирать самое принципиальное, самое меткое и самое простое.
Не только бытовая, но даже и волшебная сказка требует реальных подробностей. Вспомните пестрые и шумные восточные базары «Тысячи и одной ночи». Вспомните церемонный императорский двор в андерсеновском «Соловье» и почти такой же церемонный птичий двор в «Гадком утенке». Вспомните, наконец, любую из былин о кулачных боях на новгородском мосту или о богатырской заставе под Киевом. Везде — быт, живые люди, характеры. Да еще какие характеры, — сложные, с юмором, с причудой!
Если есть такие характеры в сказке, в ней может быть и живое действие, и настоящая борьба без предрешенного исхода, а не аллегория и риторика под видом сказочной фабулы. [155]
155
В последнем издании статьи («Воспитание словом», 1964) автором сделано следующее подстрочное примечание: «Статья эта писалась в то время, когда еще не было таких современных сказочников, как талантливая шведская писательница Астрид Линдгрен и замечательный итальянский поэт и прозаик Джанни Родари».
Когда-то, в самую раннюю пору революции, о детской повести можно было сказать почти то же, что мы говорим сейчас о сказке. Первая повесть была так же бедна содержанием и условна, как та сказка, которая появилась у нас только теперь, после снятия с нее педагогического запрета. [156]
Новая повесть о новом быте, адресованная новому читателю — ребенку, была не только нужна, — в ней чувствовалась уже настоятельная необходимость.
156
В 20-30-х годах группа критиков-вульгаризаторов под предлогом защиты детей от влияния буржуазной идеологии, от мистицизма и суеверия объявила вредным любое использование фантазии и вымысла в детских книгах. Была сделана попытка наложить запрет на произведения народного творчества, в частности, на сказку. Еще большее недоверие этим критикам внушала современная сказка, прежде всего, произведения Чуковского (см. об этом главу «Борьба за сказку» в книге К. И. Чуковского «От двух до пяти»). Эти же «теоретики» детского чтения выступали против игрового начала в литературе для детей, утверждая, что «с ребенком надо говорить всерьез». Статья под таким названием появилась в 1929 году на страницах «Литературной газеты» (э 37, 30 декабря). Ее автор, Е. Флерина — председатель комиссии по детской книге НКП РСФСР, поддерживала нападки на Маршака и Чуковского (Д. Кальм, Против халтуры в детской литературе. — «Литературная газета», 1929, № 35, 16 декабря). Е. Флерина писала, в частности, что не стоило бы говорить о Чуковском и Маршаке, «если бы они не создавали направления, если бы объединение на их платформе вокруг журнала „Еж“ и Ленгиза не было бы столь организованным и значительным по талантливости авторов данной группы. Мы далеки от того, чтобы ставить знак равенства между К. Чуковским и С. Маршаком, но в основе своих тенденций они солидаризируются. Тенденция позабавить ребенка, дурачество, анекдот, сенсация и трюки даже в серьезных общественно-политических темах — это есть не что иное, как недоверие к теме и недоверие, неуважение к ребенку, с которым не хотят говорить всерьез о серьезных вещах». Против подобной трактовки деятельности С. Я. Маршака протестовали К. Федин, В. Каверин, Б. Пастернак и многие другие (см. «Литературная газета», 1929, № 37, 30 декабря). В защиту Ленинградской редакции и ее творческих принципов выступил А. М. Горький (см. статьи: «Человек, уши которого заткнуты ватой». — «Правда», 1930, № 19, 19 января, и «О безответственных людях и о детской книге наших дней». — «Правда», 1930, № 68, 10 марта).
Постановление ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по улучшению детской и юношеской печати» (1928) и «Об издательстве „Молодая гвардия“» (1931) указали на порочность идеологических позиций вульгаризаторской критики. В своем докладе на Первом съезде советских писателей А. М. Горький уделил особое место роли сказки в социальном воспитании.
А между тем вырваться из круга традиций предреволюционной детской литературы было не так-то легко.
От недавнего прошлого наша детская библиотека получила наследство большое, но весьма сомнительное. Каталоги книг, изданных перед революцией для детей, — это объемистые томы аннотаций.
Чего тут только не было! Астрономия, зоология, руководство для собирателей бабочек, жизнь и быт разных народов, мифы Древней Греции…
А какой длинный перечень романов для юношества, повестей для старшего возраста, сказок и рассказов для младшего!
В этом перечне изредка мелькали имена Доде, [157] Диккенса, Гюго, Толстого, Тургенева, Короленко, попадались книжки Элизы Ожешко [158] и Марии Конопницкой, [159] но, пожалуй, больше всего было популярных повестей, принадлежавших неутомимому перу англо-американских детских писательниц и их менее преуспевавших сестер, писавших по-русски.
В западных повестях для детей было больше выдумки. Некоторая сентиментальность иной раз уживалась в них с юмором. А наши поставщики ходких повестей особым юмором не блистали.
157
Доде Альфонс (1840–1897) — французский писатель. Для детей и подростков издавалась «Прекрасная нивернезка» (1886), «Малыш» (1868), «Удивительные приключения Тартарена из Тараскона» (1872).
158
Ожешко Элиза (1841–1910) — польская писательница. Некоторые ее рассказы о тяжелой жизни крестьян издавались для детей — «Добрая пани» (1883) и др.
159
Конопницкая Мария Юзефовна (1842–1910) — польская писательница. В России для детей издавались ее произведения: «История о гномах и о сиротке Марысе» (1895), «Мендель Гданьский» (1889) и др.
Но родственное сходство переводной и отечественной специфически детской литературы было несомненно. Та и другая интересовались преимущественно сиротками и найденышами таинственного происхождения. Та и другая проповедовали скромность, милосердие и терпение. Впрочем, в конце концов всегда оказывалось, что эти добродетели представляют собой самый краткий и верный путь к благополучию и карьере.
Весь мир — вернее, мирок — этой условной, идиллической литературы, отечественной и переводной, неподвижно и прочно покоился на своих устоях. Общественные перегородки были почти непроницаемы. Если какой-нибудь маленькой уличной певице удавалось проникнуть в графский замок и даже положить голову на костлявое плечо старого графа, то скоро выяснялось, что дитя улицы приходится владельцу замка родной внучкой. Конечно, эта внучка навсегда сохраняла в памяти годы, прожитые в бедности, и становилась лучшим другом для бедняков.
А кто такие были эти бедняки? Трудно сказать. В одной повести — это бедные крестьяне, живущие в «избушке», в другой — сапожник, которому не хватает денег на елку.
А в знаменитой книжке «Отчего и почему маленькой Сюзанны» девочка-аристократка, мадемуазель де Сануа, щедро отправляет все свои новогодние подарки дочкам одного бедного лавочника.
Это происходит после такого разговора:
«— Не все девочки получают новогодние подарки, — сказала горничная.
— Что ты говоришь? — спросила Сюзанна с неподдельным удивлением. Девочки целый год ведут себя хорошо и не получают подарков?
— Да, барышня.
— Отчего же?
— Оттого, что они бедные.
— А! — проговорила Сюзанна и после небольшого раздумья сказала, вздохнув: — Это правда».
Так легко и грациозно говорили о бедности французские повести для детей. Наши сотрудницы «Задушевного слова» [160] этак не умели.
Даже наиболее реакционные из них невольно заражались от нашей радикальной и народнической беллетристики склонностью к деревенским выражениям, — таким, как «мыкать горе», «ноженьки подкосились», «тошнехонько», «страдная пора», «лишние рты».
160
«Задушевное слово» (1877–1918) — детский журнал благонамеренного направления. Издавался для детей младшего и среднего возраста. Печатал статьи познавательного характера, оригинальные и переводные стихи, рассказы, повести. Значительное место на страницах журнала занимали рассказы и повести Л. Чарской. Более подробный отзыв Маршака об этом журнале см. в статье «О наследстве и наследственности» (т. 7 наст. изд.).