Не отвечая, доктор повернул голову и прислушался. Откуда-то издалека, пересиливая шумы восточного база­ра, доносилась лихая кавалерийская песня.

Доктор покинул Бухару без сожалений и почти тай­ком. Один только образ светлым видением стоял в его памяти, прекрасный образ, полный прелести и обаяния, но и этот образ приходилось гнать от себя.

Пётр Иванович верхом в сопровождении Алаярбека Даниарбека совершил длительное и порой опасное путе­шествие через весь Бухарский оазис, Кенимехские степи. Отвращение, брезгливость, разочарование гнали доктора всё дальше и дальше на восток. И страх... Да, доктор не мог отделаться от неприятнейшего ощущения, что его — мирного человека, все свои побуждения и силы отдающе­го исцелению больных, спасению от смерти — пытались вовлечь в гнуснейшие интриги, тайные заговоры, пахну­щие грязью и кровью. И он бежал. Он не боялся путе­шествовать в одиночестве, только в сопровождении Ала­ярбека Даниарбека. Слава о докторе широко растеклась по стране. Пётр Иванович делал операцию снятия катаракты, и немалому количеству несчастных, убитых горем слепцов успел он вернуть зрение. А зрение — величайшее благо жизни! Вот почему там, где каждый советский ра­ботник, каждый русский безусловно попал бы в руки басмачей и лишился бы головы, он, доктор, ехал смело, окруженный любовью и почтением населения. Правда, где-то в Кенимехской степи, по рассказам пастухов, все­могущий феодал Косой бай пытался перехватить докто­ра, но те же пастухи очень ловко, очень хитро обманули и самого бая и его людей. Доктор не просто путешество­вал. Он лечил и в пути, и на остановках. Он собирал данные, цифры, факты. Он вёл научную работу. Путе­шествие затянулось, и уже цвёл урюк, когда, наконец, Пётр Иванович в сопровождении своего верного оруже­носца прибыл благополучно в родной Самарканд.

Уже через несколько дней он работал в больнице, а ещё через день-два вызвался поехать в горы в красноар­мейский отряд, стоявший гарнизоном в далёком селении. В отряде, как сообщили, имелись тяжелобольные. По до­роге Пётр Иванович сделал остановку в большом селении Ургут, расположенном у подножия горной страны.

Спокойно сияло солнце над зелёными чинарами Ургута, но не очень спокойно билось сердце Алаярбека Даниарбека. Он ожесточенно чистил щёткой белую шерсть своего коня и искоса поглядывал на вершину горы, не покажутся ли там снова чалмоносцы? Белок до смерти боялся щекотки, не стоял на месте, выкручивался, пытал­ся лягаться, и Алаярбек Даниарбек всё своё плохое на­строение срывал на нём, с остервенением нажимал на особенно нежные места.

— Несчастный, ты недоволен, когда тебя лелеют и любят? Вот подожди, посмотришь, что произойдёт даль­ше. Твой хозяин Алаярбек Даниарбек родился под звездой бедствия. Этот беспокойный доктор тащит нас с тобой, Белок, в самую пасть дракона с огненным дыханием. Зем­ля не насыщается водой, волк — овцами, огонь — дрова­ми, сердце — мыслями, ухо — словами, глаз — виденным. Эх, доктор, сидел бы ты в Самарканде, лечил бы боль­ных, женился бы на толстой желтоволосой девице, и на­слаждался бы жизнью. Чего ты лезешь в седло? Нет, Белок, будешь ты возить на своей спине не Алаярбека, сына Даниарбека, а какого-нибудь бека из людоедов-курбашей, который вот эдаким брюхом придавит тебя к самой земле... Нет, не поедем мы в горы. Не будем мы больше работать у этого беспокойного, поехали домой, в Самарканд.

Парадные покои бывшего ургутского бека отличались суровой простотой, но в простоте этой имелась, как ни странно, восточная вычурность. Она сказывалась в стро­гих линиях деревянного потолка, собранного из круглых брусков дорогого нездешнего дерева, уложенных на не­крашенные, но отполированные до зеркального блеска че­тырехугольные балки с тончайшей резьбой на концах. На тщательно оштукатуренных стенах серого неприветливого ганча нельзя было найти и намека на шероховатость, а две алебастровые, вделанные в стенные ниши, резные по­лочки являлись подлинными произведениями искусства. Строгих тонов шерстяной палас во всю комнату, тёмные шёлковые одеяла и мягкие ястуки завершали убранство михманханы.

Столетний старец, живой представитель горных фео­далов времен присоединения края, радушно встретил док­тора и Мирзу Джалала, но невинная беседа с величест­венным старцем нежданно-негаданно стала многозначительной, в особенности когда бек от исторических воспо­минаний перешел к современности. Он имел ясный ум и верный глаз, но ум и глаз господина и владетеля душ и тел рабов.

— Крепость Ургут никому и никогда не покорялась. Ни воины Александра Македонского, ни китайских царей, ни диких кочевников волков-могулов, ни шахов персов-идолопоклонников не ступали ногой по земле Ургута, а тем более слабые бухарцы, подхалимы и прихлебатели развратников-эмиров, не смели сюда показываться. И не напрасно ли ты, мой сын Абдуджаббар, думаешь, что правда пресмыкается у эмирского престола.

Абдуджаббар мгновенно наклонился к уху бека и что-то быстро сказал. Но старец упрямо продолжал:

— При слове эмир ургутец всегда испытывал полноту отвращения, ибо он знал, что нигде в Бухарском государ­стве отец не мог защитить честь своей дочери, муж — честь своей жены, сын — честь своей матери. А на площа­ди казней в Бухаре день и ночь палач стоял по колена в крови безвинных...

Глазки Абдуджаббара бегали. Ему явно не нравился оборот, который принял разговор, и он поспешил вме­шаться:

— Они едут через перевал Качающегося Камня.

Тут пришла очередь заволноваться и самому старому беку. Он замолчал и долго разглядывал из-под клочкова­тых мохнатых бровей доктора и Мирзу Джалала. Взгляд его стал колючим.

После паузы, во время которой все почтительно мол­чали, он сухо начал:

— Что вам нужно у Качающегося Камня — святыни ургутцев? «Не шути с рекой, говорят, вода тебя унич­тожит. Не шути с ходжой, он род твой уничтожит». Свя­той Качающегося Камня не любит, когда его тревожат.

Он долго молчал, точно стараясь припомнить что-то важное. Наконец, взглянув на Петра Ивановича, он заго­ворил:

— Ты доктор, от твоей руки я опять стал видеть. Ты великий доктор. Не езди к Качающемуся Камню... Не езди, не езди! Там плохо. Не езди!

...Возвращаясь от старого бека обратно через двор, Абдуджаббар, искоса поглядев на Алаярбека Даниарбека, заметил:

— Не хотят все, чтобы вы ехали мимо Качающегося Камня.

— Вот потому-то мы туда и поедем, — ответил доктор, и в голосе его прозвучало упрямство. — Это кратчайший путь. Надо ехать скорее. Собирайтесь — выедем мы на рассвете.