Но Абдуджаббара ночью дома не оказалось и при­шлось двинуться в путь без проводника. Когда уже вы­ехали с бекского двора и стали пробираться по улочкам города, Алаярбек Даниарбек ворчливо проговорил:

— И в глаз, который берегут, попадает сор, а кото­рый не берегут, тот очень даже просто может пропасть. Тут, наверно, за каждым углом целая шайка душегубов-басмачей прячется. Нет, уж лучше вернуться. Вон как собаки отчаянно лают.

То ли собачий лай заглушил его слова, то ли Пётр Иванович привык к его воркотне, но все молча продол­жали путь.

В лицо дул холодный ночной ветер. Высоко в небе, рядом со звездой, горел, подмигивая, красный огонёк пас­тушьего костра.

Утром даже у Алаярбека Даниарбека настроение улучшилось. Дорога оказалась неплохой. Её, по-видимо­му, недавно починили, расширили и выровняли.

— Какие всё-таки горцы молодцы, — балагурил Ала­ярбек Даниарбек, — нас, наверно, поджидали, чтоб легче моему Белку было подниматься в гору.

— Поджидать-то они кого-то поджидают, но вот ко­го? — заметил доктор.

Он с трепетом рассматривал три крошечные юрты, стоявшие на дне ущелья, которое разверзлось прямо под всадниками на глубину по крайней мере в полверсты, Алаярбек Даниарбек снисходительно бросил: «Высо­ко забрались, как-то падать придется»,— и хотел ещё что-то прибавить, но вдруг так дико закричал «эй, эй!», что лошади испуганно шарахнулись. По серым выступам ска­лы, в стороне от дороги, торопливо пробирался, почти бежал человек в красной чалме. При окрике Алаярбека Даниарбека он метнулся в сторону, пытаясь, очевидно, нырнуть в какую-нибудь щель, но тут же спрыгнул на дорогу и пошёл неторопливо навстречу всадникам. Одет он был так, как одеваются в горных кишлаках: в простор­ный чекмень из сукна козьей шерсти и в мукки — сапоги с мягкими подошвами.

— Кто вы? Куда вы едете? — неприветливо спро­сил он.

— Молодой человек, — возмущённо проговорил Ала­ярбек Даниарбек, позволительно будет вам заметить, что вы при встрече с нами даже «ассалом-алейкум», как по­добает вежливому мусульманину, не сказали, а кроме то­го, не вы спрашиваете, а мы. Куда идёт эта дорога?

— Не знаю. А вы куда едете?..

— Эй ты, любопытный! — сердился Алаярбек Даниар­бек, — знаешь китайскую поговорку: «Чужих дел не касайся. Если спрашивают тебя, видел ли ты верблюда, отвечай «нет». Ты с нами не встречался». Понял? Ну, иди своей дорогой.

Когда отъехали на порядочное расстояние, Алаярбек Даниарбек, будто между прочим, заметил:

— Он не горец.

— Почему?

— Ноги он ставит косолапо, лицо у него бледное, идет он и задыхается. Разве горец такой бывает? Горец ноги ставит вразлёт, лицо у горца обожжено ветрами дочерна, а если горец начинает задыхаться, три дня в горах не про­живёт. Этот встречный молодчик такой же горец, как та бабушка Мастан-би-би из нашей махалли, которая для того, чтобы свести влюблённых, льет из воска куклы, кла­дёт рядышком, покрывает их одним платком вместо одея­ла, и которая...

— Во всяком случае, почтенный Алаярбек Даниар­бек, — перебил Мирза Джалал, — вы говорите не меньше, чем та старая сводня из вашей махалли... Но, домулла, не является ли эта встреча предостережением нам? Не вернуться ли нам? — Мирза Джалал вдруг насторожился: сзади донесся топот.

По крутому подъему к ним поднимался всадник. Он очень торопился, потемневшие от пота бока его лошади быстро вздымались и опускались.

Но тревога продолжалась недолго. Скоро стало ясно, что путников догоняет не кто иной, как бекский сын Аб­дуджаббар.

— Что же вы без меня уехали?! — радостно оскла­бившись, заговорил он. — Едва вас догнал, лошадь замо­рил. У нас беда в Ургуте. Пошли красноармейцы к верх­ним чинарам и стали в источнике пророка Ильи рыбу ловить, а на них дервиши из ханаки слепых набросились и одного убили. Тревожно стало в Ургуте и в горах... Главный ходжа-ишан в гневе. «Кяфиры, — говорит он, — осмелились топтать святыню источника».

Мирза Джалал и Алаярбек Даниарбек переглянулись.

— Все военные посты остались за нашей спиной, — за­лепетал Алаярбек Даниарбек, — теперь впереди в горах только божья воля да головорезы басмачи.

— Едем, в пути разберемся, — сказал Пётр Иванович, подгоняя коня. — Скажите, Абдуджаббар, когда приклю­чилось это достойное сожаления происшествие на свя­щенном источнике?

Абдуджаббар не ожидал такого вопроса. Он зашмыгал носом, как уличённый в проступке мальчишка, и начал так заикаться, что не мог выговорить ни слова.

— Посмотрите на себя. Вы потеряли дар речи, — ска­зал доктор, — а почему? Да потому, что этой новостью ваш язык забеременел уже месяц назад, а понадобилось вам ею разрешиться только сейчас, чтобы найти новый повод не ехать нам на перевал. И все же мы туда поедем и узнаем, что за тайна кроется там, которую не должны знать мы — скромные советские служащие...