Шевердин Михаил Иванович
Шрифт:
На дынеподобной вершине невысокой горы, шагах в четырёхстах от пыльной гиссарской дороги, краснеют в бирюзе небес зубцы стен заброшенной Кыз-къала — Девичьего замка. Уже много лет о нём ходят среди пастухов самые жуткие слухи, по крайней мере с того времени, как владетельный феодал приказал заложить единственные ворота и якобы уморил там внутри голодом свою дочь-красавицу за то, что она прижила с одним бедным пастухом ребёнка. Самого пастуха замуровали живьем в глине, которой заложили ворота. Красавицу раздели донага и спустили внутрь къалы с высокой зубчатой стены умирать медленной смертью на солнцепёке от жажды и голода. Снаружи на северную стену курганчи вели ступеньки. Но никто, кроме уж самых отъявленных смельчаков, не решался подняться наверх. А те, кто поднимался, уверяли, что внутри курганчи отвесные и высокие стены окружают пустой двор, а посреди двора лежит мумия прекрасной женщины с длинными, чёрными как смоль косами. Уже по тому, как могли установить рассказчики, что мумия принадлежит красавице, слушатели считали рассказы бабьими бреднями, но сами предпочитали обходить курганчу за версту.
Вот сюда, к подножию Кыз-къалы, на рассвете пятничного дня и приволок Хаджи Акбар свою жену Жаннат, связанную арканами по рукам и ногам. Ещё в темноте он перебросил её беспомощную через седло, приторочил, а сам повёл лошадь за верёвку недоуздка. Он шёл, спотыкаясь, и непрерывно ругался, подогревая свое раздражение. Пока Хаджи Акбар добрался до вершины холма, он устал, вспотел, а тут ещё солнце брызнуло из-за гор горячими лучами, и стало совсем жарко. Безоблачное небо сияло глубокой синевой, ветер качал высокие кустики полыни, и пахучие веточки щекотали лицо молодой женщины, грубо сброшенной с лошади прямо в колючку и сухую траву. Жаннат не видела Хаджи Акбара, не слышала, как он отдувается и отплевывается, сидя повыше, за её спиной.
В затуманенном сознании мысли Жаннат путались, прыгали, обгоняя друг друга, руки и ноги одеревенели от колючих пут, голова болела. Жаннат понимала, что ей пришёл конец. Она не чувствовала страха, не боялась даже мук, которые, без сомнения, готовит ей Хаджи Акбар. Иначе зачем бы он привез её в такое уединенное и пустынное место?.. Ведь он спокойно мог её убить в кишлаке: никто бы ему не стал мешать. Даже родная мать Жаннат, ослепленная золотом, смолчала бы. На то Хаджи Акбар и муж! Неужели она спокойно смотрела бы, как он её станет резать?! Ну конечно она покричала бы, порыдала, повыла, но разве старуха бы посмела идти против закона! Он — муж. И всё. Он собственник. Он волен распоряжаться жизнью и смертью жены.
Но не ужасных мук боялась Жаннат. Нет, она просто жалела себя. Она так мало жила, а настоящая жизнь только начиналась. Все говорили ей, что она красавица. К чему теперь её красота? Червям могильным. Чуть приподнялся краешек чёрного чачвана и позволил ей заглянуть в мир. Сколько новых надежд, бурных мыслей пробудилось в ней. И всё напрасно. Приходится умирать. Слезы жалости к себе, к своей напрасной красоте навернулись у неё на глазах и скатились по длинным загнутым ресницам на щёки.
У неё сжалось сердце, когда она услышала кряхтение и шаркание подошв по земле.
— Лежишь, гадина! — сказал Хаджи Акбар, и она почувствовала удар и боль в пояснице. Но такую боль можно снести, не страшно. Внутренне Жаннат дала слово молчать, что бы он с ней ни делал, стиснуть зубы и молчать. Но не выдержала:
— Животное! Бьёшь женщину, слабую, связанную. Трус.
— А, — задохнулся от ярости Хаджи Акбар. Он забегал по откосу холма, отворачивая носком сапога небольшие глыбы глины. — Сейчас, сейчас. Найду какую-нибудь гадину... За пазуху тебе... пусть вопьется в твою грудь... белую, жирную... потаскуха... Ха-ха. Или я тебе отрежу лучше...
Он совсем обезумел. По бледному от ярости лицу струился пот, оставляя грязные разводы.
— Проклятие!
Он вытащил нож. Жаннат зажмурилась: начинается. Но и сейчас она не испытывала страха. Она только хотела бы, чтоб он нагнул поближе свою физиономию к ней или приблизил руку. О, у неё ещё есть зубы! Но Хаджи Акбар, плюясь и рыча, перерезал ножом веревки, спеленавшие её ноги, и приказал:
— Вставай!
Она долго не могла подняться. Ноги свело. Они затекли до того, что Жаннат их совсем не чувствовала. Хаджи Акбар раза два поднимал её, как куклу, и ставил на ноги, но она бессильно падала прямо лицом в землю.
— Проклятие! — завопил он и стал хлестать её камчой. Боль привела Жаннат в себя. Она обрела наконец способность не только стоять, но даже передвигать ноги.
— Иди! — просипел Хаджи Акбар.
Ведя её на аркане, он стал подниматься по ступенькам.
Только теперь Жаннат увидела стену, ступеньки и поняла, что она на развалинах Кыз-къалы.
Она остановилась.
— Иди, сука!
И плеть обожгла ей плечи.
— Иди, а не то я с ребер тебе сорву камчой мясо!
— Зачем идти? Убей здесь.
— Ага, заговорила? Иди, иди. Я тебе приготовил смерть тихую, но длинную. Спокойную, но горячую. Я тебя, как тот бек свою дочь, на солнышке поджарю.
Жаннат отшатнулась:
— Не пойду! На, — она подставила голову, — режь!
— Э нет, — подошёл он и снова вытащил нож. — Э нет. Сейчас я тебе взрежу животик, вытащу кишки и за кишку поведу тебя. Тут уж, душенька, сама пойдёшь. Вот уж повеселюсь, ха-ха!
Всё лицо его — нос, прыщи на щёках, борода — прыгало от смеха