Шевердин Михаил Иванович
Шрифт:
— Аллах да сопровождает нас своим благословением в пути. Хороший хозяин, только вот кто такой, зачем и куда едет — неизвестно.
Нервно прислушивавшийся к болтовне Курбана-грамотея краснолицый вдруг пробормотал что-то вроде «Скотина!» и, повернувшись к доктору, неожиданно с любезной улыбкой сказал по-узбекски:
— Дорожным спутникам необязательно знать имени друг друга, но ваше лицо мне симпатично, и я хочу вам открыться.
Говоря, он испытующе смотрел в лицо доктору, проверяя, понимает ли он.
— Очень приятно, сказал доктор и, протянув руку представился: — Врач из Самарканда. Еду в горы по вызову к больным.
— Очень приятно, очень приятно... Аллах дает хорошего спутника... А мы командированы тоже из Самарканда в Магиан и дальше... В Магиане поужинаем. Там есть где.
Весь спуск с Красного перевала доктор разглядывал нового товарища по путешествию и приходил все больше к заключению, что где-то его видел.
Одна особенность спутника привлекла, внимание Петра Ивановича и вызвала в нём какие-то мучительные ассоциации.
Пальцы! Пальцы Краснолицего жили независимой жизнью от их обладателя. Они всё время крутились, вращались. Они потирали друг друга, барабанили по рукоятке камчи, по луке седла. Пальцы рассказывали...
«Где я видел такие пальцы? — думал Пётр Иванович. И непрерывное шевеление этих пальцев, которые в сумерках стали совсем похожими на какие-то самостоятельно живущие существа, суетливо неприятные, увело почему-то доктора в его воспоминания ужасно далеко. В сознании всплыли Забалканский проспект в Петрограде, Нева, мосты... какие-то люди, тени... но и всё... Пётр Иванович мучительно напрягал память. Но бесполезно. Осталось только философски констатировать: «Память человека стирается, точно медная полушка в деревянной чашке дервиша».— И вдруг Петроград ушел куда-то в сторону, исчез, и всплыл грубый деревянный стол, на шершавой доске стола шевелящиеся руки, прыгающие пальцы и...
— Да мы же с вами встречались, — воскликнул Пётр Иванович, — в Бухаре встречались... Вы не из особого отдела дивизии? Вы... вы не Амирджанов?
— Совершенно верно, доктор, — хихикнул Амирджанов. — А я всё смотрю, не признаёт меня доктор. Я вас ведь сразу признал. За ужином надо обязательно обмыть встречу. Только из армии я демобилизовался. Служу военкомом в Самарканде.
Предвкушение ужина развеселило Амирджанова. Он приказал Курбану-грамотею подъехать поближе и засыпал его вопросами, какие лепёшки пекут в Магиане, можно ли достать там мясо, есть ли в чайхане большой котел, не лучше ли положиться на гостеприимство какого-либо почтенного магианца.
О тем, что Амирджалов любит покушать, говорили жировые складки на его шее, толстые щёки, маслянистые губы. Большой живот его, не умещавшийся в седле, переваливался через луку и нависал над гривой коня, кряхтевшего под солидной тяжестью на подъемах очень громко. Именно живот, судя по брошенному вскользь намёку, явился причиной ухода Амирджанова с военной службы из особого отдела.
— Что ж, человек без пищи жить не может, — философствовал вслух Амирджанов, — а меня вечно мой начальник Пантелеймон Кондратьевич упрекал. Теперь меня упрекать не станут. Живот придаёт достоинство человеку.
— Может быть вы думаете, — иронизировал Алаярбек Даниарбек, — вы думаете, что человек живет дляеды? Нет, человек ест, чтобы жить.
Но, избавленный от заботы сохранять военную выправку, Амирджанов отдался своей невинной страстишке. Сейчас же по приезде в Магиан, он занялся ужином с таким азартом, что забыл обо всём. Он тщательно вертел в руках, крутил, щупал, нюхал принесенный ему кусок свежего мяса, проверяя, много ли на нем жира. Он охал и стонал: «Какая тощая теперь, в наше тревожное время, баранина». Несмотря на свою грузность, он сам сбегал куда-то наверх в домик местного огородника достать какую-то особенную, только Магиану свойственную морковь. За луком он послал Алаярбека Даниарбека за версту к одному давно переселившемуся из Намангана в здешние края мулле Салахуддину. «Только наманганцы умеют выводить лук, сладкий и в то же время острый, чтоб глаза щипал». Доктор тогда крикнул Алаярбеку Даниарбеку: «Прихвати, пожалуйста, что-нибудь и для нас из продуктов»,— но Амирджанов с таким оживлением, горячностью воскликнул: «Что вы, что вы, уважаемый доктор. Разве можно! Вы мой гость», — что доктор не стал беспокоиться об ужине и пошел по домам кишлака посмотреть, нет ли больных, требующих медицинской помощи. Возвращаясь в сумерках, он издалека уже почувствовал приятный запах и невольно сглотнул слюну. Целые сутки пришлось трястись в седле, а в рот ничего не брали.
Во дворе его неприятно поразило, что Амирджанов вместе с какими-то двумя чалмоносцами сидит на возвышении и все трое с аппетитом уплетают плов. Появление доктора Амирджанов словно бы и не заметил.
Петр Иванович счищал пыль с сапог, мыл руки и думал: «Что бы это могло значить?» Алаярбек Даниарбек точно читал его мысли. Поливая из кумгана воду, он проворчал: «Позор, невежливость. Сам жрёт и хоть бы к дастар-хану пригласил!»
Поев, Амирджанов соблаговолил вспомнить и о спутниках. Подозвав мальчишку в лохмотьях, он вручил ему глиняное блюдо с остатками плова и небрежно мотнул головой в сторону доктора и Алаярбека Даниарбека. «Отнеси урусу!» Мальчик подбежал. Тогда Пётр Иванович спокойно и громко сказал: «Передай тому, толстяку, спасибо. А плов возьми себе». Вне себя от радости мальчишка бросился с блюдом на женскую половину.
— Ну, что же, Алаярбек Даниарбек, попьем чайку? — заметил доктор.
Но к ним через двор уже шёл, похлестывая себя камчой по голенищу сапога, весь багровый Амирджанов… Трясясь и пыжась, он выговорил с трудом:
— Что такое? Пренебрегаете нашей пищей?.. Нехорошо. Вы не знаете законов узбекского гостеприимства.
Всегда выдержанный Алаярбек Даниарбек вскочил, весь бурля от гнева.
— Не надо, Алаярбек Даниарбек, — спокойно сказал доктор, — объяснений не требуется. Объяснять то, что произошло, конечно, скучно, но вы, Амирджанов, ведете себя так... Я подумал, что имею дело с каким-то эмир-ским министром.