Старик тоже завершил свою трапезу.

– Скажите, а нас могут выпустить отсюда? Когда-нибудь? – спросила Ольга.

– Зачем? – Бесцветные брови старика изогнулись, желтые морщины побежали по большому лбу.

– Нас… не выпустят?

– Мисс Дробот, вы слишком молоды. Поэтому задаете такие вопросы.

Ольга подавленно замолчала.

– Успокойтесь. И перестаньте тешить себя иллюзиями. Наша с вами жизнь теперь делится на две части: первую и вторую. И от этого нам никуда не деться. Поэтому нужно постараться, чтобы вторая часть стала интересней первой. Это трудно. Но вполне возможно. У меня, например, это получилось. Да и, согласитесь, Братство сильно помогает нам в этом. Местные условия несравнимы с обычными тюрьмами. При всей беспощадности братья Света по отношению к нам, пустышкам, чрезвычайно гуманны. Они хорошо знают слабости и нужды мясных машин.

– Мясных машин? Это кто?

– Это мы с вами. – Старик приподнялся, взял свой поднос. – Так что выше голову, мисс Дробот.

Улыбнувшись, он побрел к окну приема использованной посуды. Поднос сильно трясся в его руках. Ольга осталась сидеть за столом. Слова старика заставили ее оцепенеть.

«Две жизни. До и после… – думала она, вращая пустой стакан с потеками апельсинового сока. – И что, теперь – навсегда? Шкуры скоблить? И ждать отбоя? На лоцмана учиться… Бред! Нет, это невозможно! Ни за что! Я лучше повешусь в туалете. А чего, после отбоя… Не пойду во «вратарскую». Родителей они угробили, Дэвид оказался козлом… Что меня держит? Ребенка не смогла родить. Дважды… Для чего живу? Для кого? Для попугая Фимы? Здесь и вообще – что меня держит? Чего терять? Лоцман, лоцман, куда теперь нам плыть?.. Baby, саn you find twice the way to fucking paradise? Я тоже не могу найти… Повешусь. Сегодня же. Ночью. Сто пудов, как говорит Петр…»

Она закрыла глаза.

Знакомая большая рука коснулась ее спины.

– Бьорн! – произнесла она, не открывая глаз.

– Почему русские так быстро моются и едят? – Бьорн навис над Ольгой колокольней, пахнущей дешевым шампунем и чистым бельем.

– Я вообще-то еврейка. – Ольга открыла глаза.

Лицо Бьорна было довольным. Щеки его порозовели после душа.

«Дико позитивный человек. – Ольга с завистью смотрела на него снизу вверх. – Просто ходячий комплекс полноценности. Здоровое питание в детстве… хорошие молочные продукты у них в Швеции…»

– Просто хотел с тобой пообедать, – честно признался он.

– Скажи, у тебя бывают депрессии? – Ольга встала, взяла свой поднос с остатками еды.

– Иногда бывают. – Он забрал у нее поднос. – Но я умею с ними бороться.

– Научи меня.

– Тут нет баскетбольной площадки. Только хоккейная! – Улыбнувшись ей, Бьорн размашисто зашагал с подносом.

Ольга двинулась следом.

– Интересно, здесь бывали бунты?

– Ты уже спрашивала. Нет, коллективных не было.

– Ты уже говорил… – нервно зевнула она. – Ну что, пошли?

– Мне еще поесть нужно.

Она сжала и разжала кулаки.

– Хочешь, будем вместе сегодня? – спросил он, замерев с подносом у окна приемника.

– Я не против… А в каком углу?

– Можно у нас, в шведском.

– Меня уже туда сегодня звали!

– А что, у нас крепкий круг. – Он поставил поднос в окно.

– Давай попробуем… – Ольга снова нервно зевнула, вздрогнула. – Я бледная?

Он наклонился:

– Слегка. Хочется?

– Нет! Совсем нет.

– Чем сейчас займешься?

– Не знаю… пойду почитаю чего-нибудь.

– Я приду в библиотеку.

– О’кей.

Ольга вышла из столовой в коридор, зашла в большой и чистый туалет. Помочившись на противно теплом японском унитазе, она вымыла руки, разглядывая себя в зеркало. Рядом чистила зубы румынка, высокая красивая модель.

– Странный привкус сегодня у курицы. – Румынка сплюнула воду. – Явно они что-то подмешивают нам.

– Я ела рыбу. – Ольга потрогала и разгладила морщинку возле глаза.

– Какой-то металлический привкус. – Румынка посмотрела на свои зубы. – Что это такое? Свинец? А вдруг ртуть? И зубы темнеют. Металл какой-то… Ты не почувствовала?

– Я ела рыбу, – повторила Ольга и вышла из туалета.

Пройдя по коридору, она попала в жилой бокс. Здесь было очень просторно и свежо от кондиционированного воздуха. Приглушенный свет освещал ряды двухэтажных кроватей, тумбочки, полки с личными вещами. Мужскую и женскую половины разделял небольшой проход без дверей. Стены и потолок в мужской половине были зеленовато-серыми, в женской – розовато-серыми. Обитатели бункера называли мужскую половину «Гараж», а женскую «Ветчина». Десятки свободных кроватей в «Гараже» и в «Ветчине» ждали новых хозяев.

Ольга прошла к своему месту, достала из тумбочки пачку суперлегких китайских сигарет, крем для рук, закурила, выдавила и, растирая крем, с наслаждением кинулась на свою кровать:

– O, my God…

Сверху свесилась златокудрая голова ирландки Мэрил:

– Ольга, у тебя есть прокладки?

– Да.

– Я забыла заказать. Дашь?

– Возьми в тумбочке.

– Лень спускаться, – усмехнулась ирландка.

– А мне лень вставать. – Ольга выпустила в нее струю дыма.

Мэрил слезла, открыла тумбочку, взяла.