Лапин открыл глаза. Он плакал. Из члена его ползли в воду сгустки спермы. Рука Вики помогала. Ноги Лапина конвульсивно дергались.

– Как сметана густая. – Огромные, мокрые Викины губы зашевелились возле уха Лапина. – Редко ебешься?

Девушка плачет

14.11.

Ресторан «Балаганчик». Трехпрудный пер., д. 10

Полупустой зал ресторана. Николаева вышла из туалета, подошла к столику. За ним сидела и курила Лида: 23 года, стройная фигура модели, обтянутая кожаным комбинезоном, средних размеров грудь, длинная шея, маленькая голова с совсем короткой стрижкой, смазливое лицо.

– Сортир здесь внизу. – Николаева села напротив Лиды. – Неудобно.

– Зато готовят классно, – жевала Лида.

– У них повар – француз. – Николаева разлила красное вино по бокалам. – Так, на чем я остановилась?

– Чин-чин. – Лида подняла бокал. – На голом блондине с голубыми глазами.

– Чин-чин, – чокнулась с ней Николаева.

Они выпили. Николаева взяла маслину, пожевала, сплюнула косточку:

– Да это и не важно даже, голый – не голый. Понимаешь, я ни хера ничего подобного не испытывала, никогда так ничего не вставляло. Я просто… как провалилась… и так сладко в сердце… как-то… как будто… не знаю… словно… не знаю. Ну как с мамкой в детстве. Я обревелась вся потом. Понимаешь?

– А он тебя точно не трахнул?

– Абсолютно.

Лида покачала головой:

– М-да. Одно из двух: или это наркоманы какие-то, или сатанисты.

– Они мне ничего не вкалывали.

– Но ты же отрубилась, говоришь.

– Да, но нет следов-то! Вены целы.

– Ну, можно и не в вену. У меня был один клиент, он кокаин в жопу вставлял себе. И торчал. Говорил, что так носовая перегородка не разрушается.

Николаева отрицательно замотала головой:

– Да нет, Лид, это вообще никакие не наркомы. Там что-то другое. У них активы знаешь какие? Фирма серьезная. Это чувствуется.

– Значит, сатанисты. Ты с Бирутей поговори. Ее сатанисты ебали однажды.

– И чего? По-жесткому?

– Да нет, но они ее кровью петушиной так измазали, она потом мылась, мылась…

– Да тут моя кровь брызгала, не петушиная.

Лида потушила окурок:

– Ну, вот это я чего-то понять не могу.

– Я тоже.

– Аль, а ты бухой не была?

– Что ты!

– М-да… А вот с сердцем, ты говоришь… ну… чувство острое. Это как если влюбишься в кого-то?

– Сильнее… это… черт его знает как объяснить… ну… когда кого-то очень жалеешь и он очень родной. Уж такой родной, такой родной, что готов все отдать ему, все, ну… ну… это…

Николаева всхлипнула. Губы ее задрожали. И вдруг она разрыдалась легко и сильно, словно ее вырвало. Рыдания обрушились на нее.

Лида схватила ее за плечи:

– Аль, котя моя, успокойся…

Но Николаева рыдала сильней и сильней.

Редкие посетители ресторана смотрели на нее. Голова ее тряслась. Она вцепилась пальцами в рот, стала сползать со стула.

– Алечка, Аля! – поддерживала ее Лида.

Тело Николаевой корчилось и содрогалось. Лицо побагровело. Подошел официант.

Рыдания рвались изо рта Николаевой вместе со слюной, она трясла головой, слезы летели в стороны. Она бессильно сползла на пол. Лида склонилась, стала шлепать ее по щекам. Потом глотнула из бутылки с минеральной водой, прыснула на уродливо-розовое лицо с искаженными чертами.

Николаева рыдала. До хрипа. До икоты. Выгибалась на полу, трясясь как эпилептик.

– Господи, что с ней? – испуганно держала ее Лида.

– Нашатыря дайте! – громко посоветовал полноватый мужчина. – Истерика типичная.

Официант склонился, стал гладить Николаеву. Она яростно выпустила газы. Зарыдала с новой силой.

Подошла женщина:

– У нее что-то случилось?

– С ней плохо обошлись, – испуганно смотрела Лида. – Ужас! Я никогда ее такой не видела… Аль, котя… ну, Аль! Ой, давайте врача вызовем!

Женщина достала мобильный. Набрала 03:

– А что сказать-то?

– Какая разница! – замахала рукой Лида. – Не могу это видеть!

– Ну… надо же сказать что-то…

– Скажите просто… – Официант озабоченно пожевал маленькими губами. – Девушка плачет.

Бубновые

21.40.

Пустырь в районе проезда Карамзина.

Серебристая «Ауди-А8» стояла с погашенными фарами. В кабине: Дато, Володя Солома и Лом. С проезжей части свернул темно-синий внедорожник «Линкольн-Навигатор». Подъехал. Остановился в двадцати метрах. Из него вышли Уранов и Фроп. В руке Уранова был кейс.

Дато, Солома и Лом вылезли из машины. Дато поднял руку. Уранов ответно поднял свою. Уранов и Фроп подошли к Дато.

– Здравствуй, дорогой. – Дато протянул короткую руку с пухлыми пальцами.

– Здравствуй, Дато. – Уранов протянул свою, длинную и худую.

Они обменялись коротким рукопожатием.

– В чем причина задержки? – спросил Уранов. – Есть проблемы?

– Была одна проблема, дорогой. Но мы ее устранили. Теперь все в порядке.

– Что-то с доставкой?

– Да нет. Внутренние дела.

Уранов кивнул. Оглянулся по сторонам:

– Ну что, потрогаем?

– Трогай, дорогой.

Уранов поднял руку. Фроп открыл заднюю дверь джипа. Из машины вышла Мэр. Подошла к машине Дато.

Лом открыл багажник. В нем лежал кофр-холодильник. Лом открыл его. В кофре поблескивал лед.

Мэр сняла с рук перчатки синей кожи, убрала их в карман. Постояла, глядя на лед. Потом положила на него руки. Глаза ее закрылись.

Все замерли.

Прошло 2 минуты 16 секунд.

Губы Мэр раскрылись. Изо рта вместе с выдохом вырвался стон. Она сняла руки со льда и прижала к своим заалевшим щекам:

– Норма.

Мужчины облегченно зашевелились. Уранов передал Дато кейс. Дато открыл, глянул на пачки долларов. Кивнул, закрыл. Мэр повернулась и пошла к своей машине. Лом закрыл кофр, вынул из багажника, передал Фроп. Фроп понес его к машине. Лом захлопнул багажник.

– Когда следующую? – спросил Дато.

– Недели через две. Я позвоню. – Уранов сунул руки в карманы бежевого плаща.

– Хорошо, дорогой.

Уранов стремительно пожал ему руку, повернулся, широко зашагал к машине.

Дато, Лом и Солома уселись в свою машину.

– Пересчитай. – Дато передал кейс Соломе. Тот открыл, стал считать деньги.

Внедорожник резко развернулся и уехал.

Лом проводил его долгим взглядом:

– Все-таки не врублюсь я, Дато.

– Чего? – закурил Дато.

– Ну, блондины эти… чего это за лед?

– Какое твое дело? Товар сдал – и все. Поехали.

Лом завел машину, вырулил на шоссе:

– Да это понятно. А чего, нельзя им другой лед подсунуть? А то, бля, жалко. Кусок льда какой-то и такой крутняк вокруг: лед, лед, лед. А что за лед? Никто не знает. Да еще сто штук стоит. Пиздец какой-то.

– Я и не хочу знать, – выпустил дым Дато. – Каждый дрочит, как он хочет. Главное, что он не радиоактивный. И не токсичный.

– А ты проверял?

– А как же.

– Тогда тем более – подложить можно куклу. Чего – заморозим два ведра воды. И пиздец! – хохотнул Лом.

– Зеленый ты. Хоть и парился, – зевнул Дато.

– Им уже подкладывали, – пробормотал Солома, считая доллары.

– Кто? – спросил Лом.

– Вовик Шатурский. А потом его нашли. На помойке, блядь. С перерезанным горлом.

– Бля! – удивился Лом. – Так это… погоди! Он что, и лед возил тоже?

– Возил. До нас с Гасаном. Они с Жориком вместе и возили.

– А теперь вместе подземным бизнесом занимаются. – Солома захлопнул кейс, передал Дато.

– В акционерном обществе «Мать сыра земля». Слыхал про такое? – улыбался Дато. – Перспективная контора. Хочешь, телефончик дам?

Дато с Соломой засмеялись.

– Бля, – удивленно качал головой Лом, не отрываясь от дороги. – А я думал, Вовика пиковые загнули.

– Нет, братан, – положив кейс на колени, Дато забарабанил по нему короткими пальцами, – это не пиковые. Это бубновые.

– А как же? А это… Дато, скажи, а вот этот лед, он вообще… – продолжал Лом.

Дато перебил:

– Какой, блядь, лед! О чем ты со мной трешь, пацан? Лед! Пиковые! Жорик! У меня более серьезные вещи в башке!

– Чего такое? – притих Лом. – Мэрия опять, что ли?

– Какая, блядь, мэрия!

– Шишка опять нагадил?

– Какой, на хуй, Шишка!

– С Тарасом, значит?

– Ка-а-а-акой, блядь, Тарас?! – гневно выкатил глаза Дато. – Детское питание, еб твою мать! Вот, блядь, самая важная вещь на свете!

Мгновение все ехали молча.

Потом заржал Солома. Лом непонимающе уставился в зеркальце на Дато.

Дато откинулся назад и залился восточным мелко-переливчатым смехом.

Проехали метро «Теплый Стан».

Потом метро «Коньково».

Лом тоже заржал.

След

22.20.

Офис фирмы «ЛЁД». Малая Ордынка, д. 7

«Линкольн-Навигатор» въехал в ворота прилегающего двора, остановился. Ирэ, Мэр и Фроп вышли из машины. Фроп и Ирэ несли кофр-холодильник со Льдом. Мэр подошла к двери, нажала кнопку. Дверь открыл охранник в синей униформе. Мэр, Фроп и Ирэ вошли, поднялись на лифте, двинулись по коридору. В дальнем конце возле массивной двери сидели двое вооруженных охранников. Завидя идущих, они встали со своих пластиковых стульев, взялись за короткоствольные автоматы, замерли у двери. Мэр приблизилась к двери, произнесла, глядя в камеру слежения:

– Мэр.

Дверь отворилась. Трое вошли в большой кабинет, отделанный в стиле хай-тэк. Посередине кабинета на большом голубовато-белом ковре с изображением двух скрещенных ледяных молотов и пылающего алого сердца стояли брат Лаву: 33 года, высокий голубоглазый блондин в светло-синем костюме; сестра Ц: 41 год, невысокая синеглазая, с темно-русыми волосами, в черно-белой тройке; брат Борк: 48 лет, высокий, худощавый с редкими светло-каштановыми волосами и темно-синими глазами, в больших очках, в пепельного цвета свитере и светлых брюках.

Как только дверь за вошедшими закрылась, Фроп и Ирэ поставили на ковер кофр.

– Мэр! – воскликнула Ц, делая шаг навстречу.

– Ц! – Мэр шагнула к ней.

Они обнялись со стоном, крепко, качнулись и замерли.

Фроп открыл кофр.

Лаву и Борк подошли, положили руки на лед, закрыли глаза. Ирэ подошел к стеклянной барной стойке, налил себе воды, открыл холодильник. Прозрачные полки холодильника были полны свежих фруктов. Ирэ взял помидор и большую смокву, закрыл холодильник. Залпом выпил воды и стал жадно есть помидор и смокву. Фроп подошел к низкому креслу из матовой стали, обтянутой черной кожей, сел, в изнеможении вытянув ноги и откинувшись на подголовье.

Лаву и Борк открыли глаза, глубоко вдохнули.

– Предпоследний, – произнес Фроп, закрывая глаза.

– Еще куб? – спросил Лаву.

– Из того, что украли мясные, – еще один, – ответил Ирэ, чавкая.

– Кто контролировал?

– Мэр… – Ирэ открыл холодильник, достал еще помидор и смокву.

Лаву глянул на Мэр, неподвижно стоящей с Ц.

– А кто ведал ? – спросил он.

– Ведали Ма и Ну. У мясных больше нет Льда. Все, что они украли тогда в Усть-Илимске, мы выкупили.

– Восемнадцатый куб. – Лаву закрыл кофр.

– Восемнадцатый, – подтвердил Ирэ и впился зубами в смокву. – Через пару недель мясные поставят последний.

– И мы закроем, – сказал Борк.

– Мы закроем, – кивнул Лаву.

– Что делать с этими мясными после всего? – спросил Ирэ.

– Дато нам не нужен. – Лаву подошел к стальному столу, нажал кнопку на панели селектора. – А вот Гасан пригодится. Для следа.

– След требует расчета. – Борк приблизился к полуприкрытым жалюзи, глянул на вечернюю улицу.

– Здесь не нужен расчет, брат Борк. – Лаву сел за свой стол, открыл папку с документами. – След верхний. Все возможности очевидны.

Борк задумался, гладя пальцем жалюзи.

– Правильно, Лаву, – согласился Ирэ, доедая помидор. – Верхний след не требует затрат . Не требует силы Мощных. Мясные всегда готовы убивать друг друга.

– Но их ярость нужно правильно направлять, Ирэ, – произнес Борк.

– Борк, Братство не первый день использует мясных. – Вытерев руки платком, Ирэ подошел к Борк. – Их ярость предсказуема.

– Мясо непредсказуемо только в одном случае, – вставил Лаву, перебирая бумаги. – Только когда оно клубится.

– Сейчас мясо спокойно, – вздохнул Ирэ, кладя руку на грудь Борк. – Нет причины для помощи Мощных.

– Лучше всегда быть наготове. – Борк ответно положил свою руку на грудь Ирэ.

– Энергия Мощных не бесконечна.

– Энергия Мощных нужна для Круга, – произнес дремлющий в кресле Фроп.

– Энергия Мощных нужна для Круга, – кивнул Лаву.

Дверь открылась, в кабинет вошли двое охранников, подняли кофр и вынесли. Дверь за ними закрылась.

Застывшие в объятии Мэр и Ц вздрогнули, разжали руки, глубоко вдохнули.

– Энергия Мощных нужна не только для Круга, – проговорила Мэр. – Братство не скрывает главного от мясных. Только пленка требует тайных слоев. Энергия Мощных держит пленку.

– Считать следы можно и Малым Кругом, – завершила Ц.

Братья замерли. Они старались понять новое.

– Считать следы можно и Малым Кругом, – повторила Мэр, глядя в глаза Ц. – А уже потом просить помощи Круга Мощных.

Братья поняли новое. Ц была сильнее всех их сердцем. Она могла ведать. Новое шло от ее сильного сердца.

Мэр первая стряхнула оцепенение, опустилась на колени, протянула руки. Ц опустилась рядом с ней, взяла ее за руку. Лаву вышел из-за стола, подошел, встал на колени рядом с Ц, сжал ее пальцы своими. Борк опустился рядом с Лаву, Ирэ – рядом с Борк. Фроп встал с кресла, занял свое место в круге. Круг замкнулся.

Покой

10.02.

Кабинет вице-президента «Тако-банка». Мосфильмовская ул., д. 18

Узкое и длинное пространство кабинета, серовато-коричневые стены, итальянская кабинетная мебель. За изогнутым волной столом из испанской черешни сидел Матвей Виноградов : 50 лет, маленький, черноволосый, узкоплечий, остроносый, худощавый, в хорошо сидящем костюме из лилово-серого шелка.

Напротив сидел Боренбойм.

– Моть, ты извини, ради бога, что я тебя затеребил с утра пораньше, – потянулся Боренбойм. – Но сам понимаешь.

– Да ну что ты, – отпил кофе Виноградов. Взял со стола ту самую карту VISA Electron:

– 69 тысяч, да?

– 69, – кивнул Боренбойм.

– И пин-код написан. Круто. Дело серьезное, Боря. Такие подарки плохо пахнут.

– Очень.

– Слушай, и никто ничего тебе не звонил, не наезжал, да?

– Абсолютно.

Виноградов кивнул.

Вошла Соколова с бумагой в руке: 24 года, стройная, в салатовом костюме, с непримечательным лицом. Протянула бумагу. Виноградов взял, стал читать:

– Я так и думал. Свободна, Наташенька.

Она вышла.

– Ну и чего? – нахмурился Боренбойм.

– Они сделали совсем по-простому. Вполне легально, в соответствии с ЦБ и Гражданским кодексом. Значит: даритель оформляет основную карточку на паспорт какого-нибудь бича, а одновременно в заявлении указывается желание оформить и дополнительную карточку. На твое имя. При получении карточек основная карточка на подставного бича изымается и уничтожается. Остается только твоя. Найти этого бича, в твоем случае – Курбашаха Радия Автандиловича, родившегося в городе Туймазы 7 августа 1953 года, практически невозможно. В каких мирах обретается сейчас этот Курбашах – один Аллах знает. Сделано с толком, в общем. Хотя…

– Что?

– Я бы сделал еще проще. Есть уж совсем анонимный продукт: VISA Travel Money. Там вообще нет имени владельца. Не пользовался?

– Нет… – недовольно отвел глаза Боренбойм.

– Любой Петров может завести эту карточку и отдать ее Сидорову. У меня был прецедент. Одна баба продала в Киеве шесть квартир, и чтобы не везти бабки через хохляцкую таможню, попросила сделать себе эту VISA Travel Money. Но есть одна проблема: лимит одноразовых операций в наших русских банкоматах – не более 340 баксов в день. Короче, эта баба почти пять месяцев доила автоматы, как коз, а потом кончилось тем, что один автомат проглотил ее карту, а она…

– Моть, что мне делать? – перебил его теряющий терпение Боренбойм.

– Знаешь что, Борь, – Виноградов почесал свой лоб костяным ножом, – надо тебе с Толяном переговорить.

Соколова вышла.

– Он у себя? – нервно качался в кресле Боренбойм.

– Нет. Он сейчас плавает.

– Где?

– В «Олимпийском».

– С утра пораньше? Молодец.

– В отличие от нас с тобой Толя правильный человек! – засмеялся Виноградов. – Утром плавает, днем работает, вечером нюхает и трахается, ночью спит. А у меня все наоборот! Поезжай. Днем ты его не поймаешь. Это нереально.

– Не знаю… удобно ли. Я его встречал пару раз. Но близко мы не знакомы.

– Не важно. Он человек дела. Ну, сошлись на меня или на Савку, если хочешь.

– Думаешь?

– Поезжай, поезжай, прямо сейчас. Не теряй время. Твои эфэсбэшники ни хера не знают. А он тебе все расскажет.

Боренбойм резко встал, морщась, схватился за грудь.

– Чего такое? – насупил красивые брови Виноградов.

– Да… что-то вроде… остеохондроза, – расправил худые плечи Боренбойм.

– Плавать надо, Борь, – серьезно посоветовал Виноградов. – Хотя бы два раза в неделю. Я такой развалиной был раньше. А сейчас вот даже курить бросил.

– Ты сильный.

– Не сильней тебя. – Виноградов встал, протянул руку. – Ты мне позвони потом, ладно?

– Конечно. – Боренбойм пожал худые, но жесткие пальцы Виноградова.

– Да и вообще, Борьк. Чего-то редко мы видимся. Как бессердечные какие-то.

– Что? – настороженно спросил Боренбойм.

– Редко вместе бухаем, Борь. Бессердечные мы с тобой стали!

Боренбойм стремительно побледнел. Губы его задрожали. Он схватился за грудь.

– Нет. У меня… есть сердце, – твердо произнес он. И разрыдался.