Прервать блестящую карьеру отставного подполковника Золтанова на гражданском поприще мог только Герка Дымов. Всеволод Борисович это прекрасно понимал и со свойственной ловкостью ухитрился-таки оказать Дымову услугу, предоставив льготный кредит для организации службы велорикш. Скрепя сердце Дымов принял деньги от недруга: ООО «Крути педали» дал работу нескольким «афганцам» и бывшим спортсменам.

Теперь Дымов и Золтанов сохраняли нейтралитет. Однако их столкновение было неизбежно.

Много, ох много раз Дымов видел, как это бывает: ракета, не «клюнувшая» на тепловые ловушки, бьет вертолет в районе двигателей. Лепесток огня в окаймлении дыма, негромкий хлопок взрыва – и обреченный борт падает с высоты, роняя клочья обшивки. А земля, она такая жесткая!

Жизнь – копейка, судьба – злодейка, и вместо слов последнего прощания – спокойный речитатив РИты, выдающей свою зловещую программу. Голос «Железной леди» оборвется последним.

Но прежде это все происходило с другими. Теперь настал черед и Герки Дымова.

Борт рушился на дно ущелья. Дымов на полный ход послал вперед правую педаль и вправо же наклонил ручку. По всем законам полуразрушенный вертолет не мог, попросту не должен был послушаться пилота. Однако помимо законов аэродинамики и сопромата есть те трудноуловимые токи, которые связывают в бою человека и машину. «Не подведи, друг!» – заклинал Герка свой вертолет.

И в последний раз вертолет послушался Герку. Беспорядочное падение на секунду замедлилось. Ми-8 с жутким креном ушел вправо и рухнул на заранее выбранную Дымовым скальную терраску.

Сильным толчком из кабины вышибло летчика-штурмана. А Дымова ремни удержали, и он увидел, как земля и небо вмиг поменялись местами. Вертолет сделал «бочку» через втулку несущего винта и лег на правый бок. Чем закончится высший пилотаж у края пропасти?

От сильнейшего удара у Дымова распался бронежилет, лопнул ремень защитного шлема, а ремень привязной сдержал и на этот раз. Герка на секунду потерял сознание. Очнувшись, понял, что висит в кабине вниз головой и со стороны сброшенного правого блистера хлещет огонь. Хищные языки змеились по приборному щитку, касались свесившейся ленты курсового пулемета.

Дымов отчетливо представил, что произойдет через несколько минут. Патроны в ленте раскалятся, начнут детонировать, а в грузовой кабине – ящики со взрывчаткой из тюков перехваченного каравана.

Похожий на перевернутого майского жука, вертолет сползал к узкому краю террасы, обламывая лопасти. Капитан Дымов отчаянно бился в переплетении ремней, но не мог достать и сбросить левый блистер, чтобы выбраться из кабины.

Они простились пять минут назад перед гостиницей «Спутник».

Закидывая на плечи пестрый нейлоновый рюкзачок, переводчица Эрика Тынсон шепнула Герке: «Не опаздывай к ужину, немцы народ пунктуальный. Ты произвел на шефа впечатление… На меня тоже».

Дымов покрутил головой, чуть кружившейся от хмельного немецкого пива, а может быть, не только от него. Давно он не пробовал пива, не заглядывался на девушек. Дни напролет крутил педали, а вечера забирала работа над креплением бедренного протеза. Сегодня ее можно считать законченной.

С Театральной площади донесся колокольный перезвон: в соборе начиналась служба. Герка нажал на тормоза велосипеда и повернул голову на голос звонкой меди. Вот где следовало бы отметить победу – в церкви, круто изменившей судьбу раба Божия Георгия, а не в ресторане, куда его пригласил Шредер.

Дымов, не стесняясь, перекрестил лоб.

…Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Вернувшись из Афганистана инвалидом, капитан в отставке Дымов крепко запил. И лишь одна пламенная страсть заставляла его подниматься утром, с проклятиями прилаживать протез: «под купола», к источнику вдохновения, если не самой жизни, – к пивным ларям.

Почему «под купола»? Фанерные будки, сдвоенные, как сдваивали в Афганистане автоматные магазины, были приткнуты неподалеку от Спасо-Преображенского собора. Там же, на бойком месте, Дымов и получил свое новое прозвище.

В то памятное утро пиво долго не везли. Уже десять показали судорожно дергавшиеся, будто тоже с похмелья, стрелки чудом не разбитых уличных часов, а желтая цистерна пивовозки где-то застряла.

Был среди страждущих и Герка, по кличке Дым, – одутловатый инвалид, сидящий на сосновом чурбаке у самой ларечной амбразуры. Окажись в ней пулемет – кинулся бы грудью, чтобы оборвать постылую жизнь.

Пробили колокола, спугнув воронье, обсевшее голые деревья. Видя, что человек жестоко мается, к Дыму, уверенно выбрасывая вперед костыли, пробрался по мартовской грязи товарищ по несчастью. Костышин промышлял милостыней, среди пьяниц слыл скупым, но Дыма всегда выручал. Правую ногу Костышин потерял в лагере, Герка без левой вернулся из Афганистана. Два сапога пара…

И дружная очередь из алкоголиков, наркоманов, бомжей и прочих асоциальных элементов без слов пропустил их первыми к «амбразуре», когда привезли пиво.

Двое новоявленных «крутых» в спортивных костюмах и кожаных куртках подкатили на красной «семерке». У них тоже «горели трубы». И они не привыкли стоять в очередях.

Но и капитан Дымов не привык уступать шпане. Часто вылетая в Афганистане с группами армейских разведчиков, перенял несколько боевых приемов. Да и костыль не самое последнее воспитательное средство.

Тогда нахлынула, подхватила Герку, как волна, восхитительная ярость. Все выместил он на двух придурках, возомнивших себя хозяевами жизни, – боль и безденежье, горечь, что потерял небо и злость, что не нашел себя на земле.

Битва у ларьков сопровождалась одобрительными комментариями:

– Так ему, врежь по кумполу!

– Да ты не кружкой, костылем бей!

– Ну Дым, мужики, ну даст афганец ну и Борзой он у нас.

Так и стал Дым после этой баталии Афганским Борзым. Поле боя осталось за ним и кто-то из уважавших силу и отчаянность уже заматывал изолентой сломанный костыль.

Но главное событие этого памятного дня случилось чуть позже. Случилось, как часто бывает, нежданно-негаданно, а перевернуло всю жизнь.

Когда Герка теперь Афганский Борзой – привел себя в порядок.

Костышин предложил Дымову креститься. В аккурат сейчас отец Михаил начнет крещение. Осталось понять, за каким бы хреном сдалось оное Герке Дымову?

Аще кто не родится водою и Духом, не может вниити в царствие Божие.

Дым поднялся с чурбачка и поковылял к церковной калитке. Пива все равно пока нет, а после крещения причащают, по уверению Костышина, красным вином. В храме было тепло и сухо и веяло неземным – воском, ладаном ли. Костышин чувствовал себя здесь как дома. Перекрестился, поклонился, исчез, вернулся мигом с четырьмя тонкими свечками и крестиком. Дым одернул заношенную летную куртку и проковылял в небольшой придел – вслед за другими, ожидавшими крещения.