Конфликты становятся затяжными, все более проявляется так называемый «парадокс асимметрии». Теория асимметричного конфликта стала развиваться с конца 1960-х гг. Отправной точкой ее послужили парадоксальные конфликтные ситуации, в которых сильный противник не способен одержать победу над слабым. Концепция асимметрии использовалась для анализа конфликтов между развитыми и развивающимися странами. Классический пример асимметричного конфликта – война во Вьетнаме, которую вели США в 1961–1973 гг. Сюда же относятся иракский и чеченский конфликты. Современный терроризм – это также вариант асимметричных боевых действий, воплощающих логику борьбы «слабых» против «сильных».

Успех военной кампании в конфликтах подобного рода зависит не столько от силовых потенциалов противников, сколько от взаимодействия военно-стратегических и тактических факторов с политическими, психологическими и идеологическими – невоенными факторами победы, а решающим фактором оказывается поддержка целей войны обществом воюющей стороны, их легитимация. Учет специфики асимметричного конфликта выразился в более осторожном применении военной силы и в более активном использовании невоенных способов давления. Изменилась и переговорная тактика, больше внимания стало уделяться интересам более слабой стороны и поиску «баланса интересов» между участниками конфликта.

Происходит изменение критериев власти и силы. По мере изменения задач и поведения государств на международной арене уменьшается значение их военной силы. В этом контексте все чаще используется понятие «power shift», означающее перераспределение силы во взаимодействии международных акторов: перемещение соперничества между ними из военной сферы в сферы экономики, финансов, культуры, в область влияния на международные институты и завоевания в них авторитета. Дж. Най (род. 1937) называет это явление «гибкой силой » (soft power). По его мнению, именно гибкая форма власти получает больше шансов в современных условиях. Гибкая власть – это информация, не материальная власть, а власть образов.

Для Дж. Ная мировая политика – «шахматная игра на трехмерной доске». Победу можно одержать, преуспев во всех трех измерениях. Верхний уровень – классические межгосударственные отношения на основе баланса силовых возможностей. В этой проекции мир видится однополярным. Средний уровень характеризуется многополярностью – это экономические отношения между государствами. А на нижнем уровне находятся транснациональные элементы мировой политики: терроризм, международная преступность, экологические угрозы. Проигрывает тот, кто играет лишь в плоскости традиционных межгосударственных отношений. Не преуспеет и тот, кто играет в трехмерном измерении, но использует «неадекватные» ресурсы и инструменты. Для победы на нижнем уровне как раз и требуется применение гибкой силы. Концепция Дж. Ная представляет собой попытку отразить тенденцию перехода от доминирования вертикальных иерархических структур к быстрому росту разнообразных горизонтальных сетевых структур.

Вероятно, можно утверждать, что сегодня формируется новая конфликтно-сетевая парадигма мировосприятия. В рамках этой парадигмы было предложено несколько вариантов решения глобальных проблем, как пессимистических, так и оптимистических.

С точки зрения А. Турена (род. 1925), конфликт есть везде, поскольку повсюду, где существует порядок, должно существовать его оспаривание. Конфликт не связан с некой фундаментальной областью социальной действительности, с формой общества, он повсюду. Мы входим в общество, которое не может более «иметь» конфликты: или последние задавлены в рамках авторитарного порядка, или общество осознает себя как конфликт, оно само является конфликтом. Потому что оно представляет собой борьбу противоположных интересов за контроль над способностью общества воздействовать на самого себя.

А. Этциони (род. 1929) на основе теории коммунитаризма предложил свой вариант решения глобальных конфликтов: согласование двух позиций – автономии личности и общественного порядка, с одной стороны, и ценностей Запада и Востока – с другой. По мнению А. Этциони, мир движется к синтезу ценностей двух цивилизаций – индивидуальных прав и социальной ответственности. В будущем мир будет состоять из нескольких региональных сообществ, объединенных в трансрегиональные организации под руководством глобальных органов власти и глобального гражданского общества. «Всемирное сообщество сообществ» будет держаться на том, что каждое из сообществ обогатит нормативный синтез и возникнет процесс взаимного обучения.

3. Бауман (род. 1925) пытается вскрыть связь между механизмом социального контроля и проявлением конфликтности в условиях глобализации. Источник конфликта – «пространственная сегрегация», запущенная глобализацией, противостояние мобильной элиты и локальной, маргинализированной массы. Власть в новых условиях определяется как возможность тотального наблюдения и контроля при отсутствии видимости контролирующих. Наибольшая власть сосредоточена у тех, кто контролирует мировые процессы, оставаясь источником неопределенности для остальных.

О современном конфликте элиты и масс говорил также К. Лэш (1932–1994). Он изменил известную формулу Ортеги-и-Гассета (1883–1955) «восстание масс» в «восстание элит». Более того, поведение современных элит он оценивал как предательство, поскольку основная задача транснациональных элит, с точки зрения Лэша, не управление и ответственность за судьбу общества, а ускользание от общей судьбы. Имущественное расслоение все больше приводит к размыванию среднего класса – основы национального государства. Лэш предсказывал: «Международный язык денег заговорит громче, чем местные диалекты» [179] .