Коряпышев никогда не умел до конца справляться с вазомоторными реакциями. Кровь бросилась в лицо так, будто бетонные стены камеры излучали не казенный холодок, а чистейший ультрафиолет.

Седоусый следак был прав на все сто! Действительно, язык Коряпышев изучал в Будапеште, в спецгруппе Венгерской военной академии имени Зриньи. Тогда это считалось нормальным для советского офицера. Венгерская Народная Республика входила в Варшавский договор. Первый секретарь ЦК ВСРП Янош Кадар был верным другом советского народа (еще бы! – ведь он прекрасно помнил, что в 1956 году прибыл из провинциального Цегледа в Будапешт, где добивали последних «контриков», под броней советского танка!).

– Да, – продолжал между тем настырный венгр, прохаживаясь по камере, – наш прекрасный язык вы осваивали в военной академии, где тогда учился и я – на факультете командного состава Рабочей милиции! И как-то на зачете по огневой подготовке мы с вами стояли на одном рубеже! Не верю, чтобы вы забыли ту историю с мишенями!

Коряпышев, чья голова шла кругом уже не от матросского фреча, но от удара по макушке и дикого перепада событий, вместившихся всего в несколько часов, – присвистнул. Да, теперь он вспомнил тот день в тире, зачетные стрельбы из пистолета и того слушателя в форме Рабочей милиции!

Рабочая милиция – это был вооруженный отряд Венгерской социалистической рабочей партии. Вооруженный в буквальном смысле – от пистолетов ТТ до бронетранспортеров. Подразделения Рабочей милиции были на каждом предприятии Венгерской Народной Республики, во всех учреждениях и сельскохозяйственных кооперативах, школах и университетах. Это была структура, созданная после событий 1956 года, напоминавшая иезуитский орден и спецслужбу одновременно.

На командных должностях там были самые отмороженно-преданные идеям коммунизма. Или самые прожженные карьеристы, ловкие хитрецы. Для продвижения по карьерной лестнице требовалось академическое образование. Поэтому и встретились однажды на зачете по огневой подготовке Коряпышев и сухощавый паренек в очках с толстыми стеклами.

После трех пристрелочных выстрелов в его мишени не оказалось ни одной пробоины. Перед тремя зачетными лейтенант Рабочей милиции выругался: «Ну все, теперь точно вышибут! Я уже который раз пересдаю! Сегодня у меня последняя попытка…»

Коряпышеву стало жаль парня и он предложил: «Стреляй по моей мишени, как бог на душу положит. А я в твоей дырок наделаю, будет тебе зачет!»

Нехитрый фокус удался. Йожеф Этвеш – Коряпышев вспомнил его имя и даже фамилию – получил так необходимый ему зачет. И они после занятий славно обмыли это дело…

Коряпышев потер запястья, занемевшие от стальных браслетов:

– Тебя трудно узнать, Йожка!

– Да уж, сорок кило я прибавил точно. И лет прошло… Сколько? Десятка два?

– Около того. А где твои очки?

– Там же, где и Рабочая милиция, – без сожаления ответил Этвеш. – В мусорной корзине. С возрастом, если ты заметил, проявляется дальнозоркость. А у меня была близорукость. Плюс съел минус!

Венгр сграбастал Светозара, обдав запахом одеколона и все той же палинки:

– Надо бы отметить, но у нас с тобой нет сейчас на это времени, элвтарш! [18] Ты влип в гнилую историю, поверь мне!

– Верю. Хотя не очень понимаю…

– Я тоже не понимаю. Но почему-то убежден: на рукоятке этого ножа найдутся отпечатки твоих пальчиков! Откуда ты знаешь Пиланго?

– Она-то здесь при чем? – не отвечая, Коряпышев отпасовал вопрос обратно.

Все по науке, как учили. Только он забыл, что у них с Этвешем были одни учителя.

– Ну да, – хлопнул тот себя по багровой лысине. – Конечно, как я сразу-то не догадался! Ведь нынешний секс-символ Будапешта вообще-то русского происхождения. И более того, являлся в свое время служащей Советской армии! Медсестрой, кажется. Да?

Коряпышев пожал плечами. Бессмысленно опровергать очевидное.

По радио Шандор Дороньи пел о любви.

– И алый цветок в твоих черных локонах, как золотая монетка в голубых волнах Дуная! – повторил Этвеш слова припева и ухмыльнулся: – Чушь какая! Цветы, монетка… Не говоря уже о том, что волны Дуная последние пятьдесят лет чисто желтого цвета. Да, это чушь – для иностранца!

– Для меня это не чушь, а метафора, – возразил Коряпышев. – Образ…

– Правильно, образ чистой любви! И в таких передержках – вся душа венгра. Чистая и нежная как… крылья бабочки!

Завершив тираду, Этвеш перешел к действиям, неординарным для следователя, ведущего дело об убийстве. А именно – закрыл на внутреннюю задвижку дверь, вытащил из заднего кармана брюк складной нож, протер чистой салфеткой и без колебаний заменил им тот, что бултыхался в кровавом пакете. Орудие убийства он осторожно завернул в свой платок и спрятал в сейф.

С хладнокровием прожженного коррупционера подменив вещественные доказательства, он пробормотал в усы, но так, чтобы Коряпышев услышал: