Словно в подтверждение моих слов к месту происшествия начали неторопливо подтягиваться торгаши — все сплошь нехилые мамеды, вооруженные разнокалиберными колюще-режущими предметами явно не заводской кондиции.

— Мы тебе заплатим, обязательно заплатим, дорогой! — вторично пообещал я несколько притихшему при виде намечавшейся массовки таксеру и рванул вслед за выпавшим из моего поля зрения мамедом — хозяином порушенной палатки, который успел прочно ухватить Оксану за руку и теперь тащил ее прочь от „СААБа“, ругаясь сразу на трех языках.

— Садись в „СААБ“, Оленька, — бросил я по пути взлохмаченной губернаторше.

Оленька презрительно фыркнула, однако вняла моему совету и поспешно водрузила свою прекрасную попу на заднее сидение Оксаниной машины. Я облегченно вздохнул и приблизился вплотную к мамеду, оккупировавшему мою психоаналитичку.

В этот момент Оксана выпала из шокового состояния и заметила, что с ней обращаются не совсем так, как принято в европейских домах. Реакция, естественно, не замедлила последовать.

— Пшел вон, казззел черножопый! — заорала психоаналитичка и, подкрепляя устное внушение, пнула мамеда по голени острым носиком туфли. Взревев, как слон, мамед отпустил мою подружку и с размаху залепил ей мощную пощечину. Слабо пискнув, Оксана упала на коленки и завалилась набок, мгновенно утратив бойцовский задор.

— Зря вы так, мамед, — сурово сообщил я женоизбиенцу и с размаха пнул его ногой в живот — носок туфли провалился едва ли не до позвоночника. — На! Я своих женщин никому не позволяю бить, урода кусок!

От моего пинка торгаш удивленно ойкнул — почти как Оксана несколько секунд назад, сложился пополам, но падать не пожелал, а вместо этого вытащил откуда-то из кармана длинный узкий нож.

— От ты какой! — удивился я. — Ну, тогда на еще! — и зарядил толстяку по затылку кулаком, от чего он рухнул на асфальт.

— Стой, ара, э! Стой! — бешено заорали сзади. Я оглянулся — от соседних палаток уже не шли, а бежали мамедовы товарищи по оружию. Впереди всех неслись, отдуваясь, два грузных мужлана в несвежих фартуках, вооруженные мощными тесаками для разделки чего-то большого и твердого.

Легкая грусть вползла в мою легкоранимую душу: через пять секунд эти двое будут здесь, еще через пять подтянутся остальные, а моя дама раскрыла до максимально возможных пределов свои прекрасные глаза и сидит себе на корточках, застыв как изваяние. Не успеть!

— В тачку, дура! — рявкнул я на Оксану. — Заводи, дура! Бегом!!! — А сам похрустел кистевыми суставами и встал в боевую стойку, надеясь от всего сердца, что мой грозный вид несколько образумит горячих джигитов. Оксана быстренько вскочила и резво загрузилась в „СААБ“ — грубый окрик подействовал. А вот на распаленных мамедов мой воинственный вид не произвел никакого впечатления — они продолжали стремительно сокращать дистанцию, размахивая тесаками.

Нырнув под косой рубящий удар первого торгаша, я резко выпрямился и размашисто шлепнул его в лоб раскрытой ладошкой, жестко фиксируя руку в конечной точке. Это мой любимый айкидошный прием при работе с более грузным противником. Словно налетев с разбегу на шлагбаум, мамед высоко подбросил пятки и почти вертикально рухнул вниз, врезаясь головой в асфальт. Что-то неестественно хрустнуло — изо рта пострадавшего хлынула кровь, обильно орошая подступы к палатке.

Отметив, что движок „СААБа“ заработал, я быстренько бросился вдогон второму поножовщику. Он по инерции пронес свою грузную тушу мимо места неудачного приземления товарища по оружию и успел лишь чуть-чуть притормозить, когда я с разбегу толкнул его обеими ступнями в спину, отправляя в полет метров этак на пять-шесть. Приземление этого экземпляра оказалось более удачным — он проехал на животе по асфальту метра три, обдирая руки, и финишировал, гулко ударившись башкой в жестяной бок контейнера из-под фруктов.

Не дожидаясь, когда остальные обитатели рынка приблизятся на дистанцию, годную для рукопашной схватки, я одним прыжком впорхнул в гостеприимно распахнутую дверцу „СААБа“ и рявкнул: „Гони!!!“

Стремительно рванув с места, „СААБ“ страшно ударил кого-то бампером под колени, забрасывая тело на капот, вильнул вправо-влево, освобождаясь от неожиданного груза, и, выпрыгнув на автостраду, пулей помчался в город. Что-что, а водить Оксана умела на уровне раллийного аса…

Высадив губернаторшу на одной из тихих улочек неподалеку от центра, мы поехали к Оксане, обсуждая по дороге, как лучше на время замаскировать ее замечательную во всех отношениях тачку (весь мамедовский рынок заметил!). По поводу губернаторши, как ни странно, бурного продолжения разговора не получилось. Оксана только горько спросила:

— Ну и что — эта потаскуха лучше меня? Тебе с ней хорошо было, да?

— Ну что ты, что ты! — Я изобразил бурное негодование. — Какой там хорошо! Да и не было там ничего! Просто мы прокатились за город… ээээ…. ну, короче, она собирается вкладывать деньги в одно из наших предприятий… эээ … вот. Ну, я ей и показал…

— Не сомневаюсь! — едко воскликнула Оксана. — Не сомневаюсь, что ты ей показал! Конечно, она молодая, гладкая, не то что я — старуха!

Я выдал сентенцию по поводу прекраснейших качеств Оксаниной души и вообще о ее физическом совершенстве, и она несколько угомонилась. Добравшись до Оксаниного дома, мы пришли к консенсусу: как ни прискорбно, но Оксане придется расстаться с „СААБом“. Мамеды в милицию заявлять не будут — это не их метод. А вот искать „СААБ“ начнут активно — если уже не начали. Потому что, найдя машину, для них не составит труда выйти на всех, кто около нее находился в момент заварушки.