– Ты мне будешь лекции читать?!

– Нет, не буду. Ты умный, это факт. Но они, аборигены, себя дикими не считали. Для них, думаю, было дико, что другие не ели людей. Это, типа, моветон, дурные манеры.

– Я рад, что ты запомнил такое замечательное словцо...

– Да хрен на то словцо. Тут суть важна. Мы и чечены – как те аборигены и европейцы. Что для этих норма – другим дико. И наоборот. Для нас дико: людей воровать, всё подряд грабить, головы отрезать и кровная месть. Для них дико: водку жрать, слово не держать и что многие мужики забыли, что такое мужиковское достоинство. Вот так.

Интересно... Далёкий от замысловатых умствований Вася вдруг ударился в философию, на ровном месте, что называется, и думает едва ли не в унисон со мной. Я только что примерно в том же направлении мыслил. Что это – ментальная связь от долгого совместного проживания?

– Увы, Вася, вынужден тебя разочаровать. Ты ничего не открыл... Это вовсе не ново. Мыслящие товарищи давно об этом говорили. Чечены живут в своём родоплеменном, средневековом укладе. А мы, внуки бездарей, убивших и прогнавших в другие страны весь цвет нации, ушли на три столетия вперёд. Вперёд – это не значит к лучшему, просто ушли, и всё тут. И всё время навязчиво пытаемся подтянуть их средневековье под свою урбанистическую планку. Удивляемся, почему это они не хотят подтягиваться, негодуем, что их рутинная система оказывается сплошь и рядом жизнеспособнее нашей, и при этом забываем, что вот это неприятие и отторжение происходит уже лишь потому, что мы для них в первую очередь – оккупанты. Вот уже двести лет оккупанты. Ну и вот – результат мы видим. И ещё, Вася...

– Что?

– Если бы чечены были аборигенами, они бы не стали есть федералов.

– Это почему?

– Ну, по крайней мере, подавляющее большинство федералов. Так, пару взводов бы употребили...

– Почему, почему?

– Потому что Кука съели, чтобы быть «...сильным, смелым, добрым – вроде Кука...». А среди нас таких очень немного. То есть почти поголовно все бы выжили.

– Ну, это понятно. Но Петрушина точно сожрали бы. А тебя – тем более. А я, тупой и мелкий, остался бы. Гы-гы... А я бы съел Мовсара.

– Ну, Вася... – Я даже не нашёлся что и сказать. – Он ещё молод, неизвестно, что из него получится.

– Он умный, – уверенно заявил Вася. – Он очень умный. Как ни крути – всех нас обманул. И тебя в том числе... кстати, ты человечину пробовал?

– Гхм-кхм... Вася, я что, похож на людоеда?! Вот ты сказанул!

– А Глебыч пробовал. – Вася плутовато подмигнул. – Скажи... Глебыч похож на людоеда?

Да, Глебыч... Ветеран Глебыч в Афгане был в плену и, судя по слухам, кого-то там ел. Но не так, как аборигены – чтобы приподняться, а просто потому, что хотел есть и вообще хотел выжить. Думаю, не всякий сумел бы – вот так. Подавляющее большинство людей предпочтут умереть от голода, но не станут есть особей своего вида. И вообще, компашка у нас подобралась ещё та. Если каждого детально рассматривать, чёрт-те что можно выудить в «истории болезни»...

– Видишь, как всё непросто. – Вася опять подмигнул. – Вроде бы, чего меня в аборигены понесло... А и в наше время, среди нас...

– Может, закруглим тему? – предложил я. – Ты вроде не голоден, а тематика какая-то кровожадная, просто в дрожь бросает.

– Давай закруглим, – легко согласился Вася. – Пока болтали, у меня тут опять пришло... Не-не, это точно лирика, я те отвечаю...

– Вася – в блокнот, – я был непреклонен. – За один сеанс три стиха подряд – я не вынесу. Передоз может наступить. Запиши, обработай, всякую дрянь вымарай – типа «падл» и прочих «п...цов». Потом зачитаешь.

– Годится...

Вася достал блокнот и принялся что-то прилежно нацарапывать, пыхтя от усердия. При этом он тихонько мурлыкал себе под нос какой-то фальшивый мотив и довольно жмурился – как кот, обожравшийся сметаной.

У Васи прекрасное настроение. Мы вроде бы при деле и в то же время отдыхаем. Не пришлось ползать на брюхе, выискивая место для лёжки, всё с неба в руки упало. Задание несложное, сиди себе и наблюдай.

Эта засада нужна нам скорее для себя лично, чем для дела. Никто всерьёз не надеется, что удастся поймать Мовсара. Слишком уж умные у него кураторы – вон как ловко всё устроили. Сидеть совсем сложа руки, в то время как по твоей вине получилось такое недоразумение, – нехорошо и стыдно, мы не так воспитаны. Иванов сказал, что шанс у нас – один из десяти. Безусловно, это очень немного. Но отказываться от предложения посидеть в засаде полковник не стал. Почему? Да просто всё. Устраивая засаду, мы хоть как-то участвуем в ситуации, получаем минимальную возможность повлиять на дальнейшее развитие событий. Кроме того, как бы ни был мал этот шанс, он всё-таки существует...

– Внимание...

Сначала я решил, что Вася собирается обнародовать своё очередное творение, и приготовился из вредности возмутиться. Но, глянув на коллегу, замер. Тон, которым разведчик призвал ко вниманию, был обыденный, но поведение его мгновенно изменилось. Вася весь насторожился, подобрался, как рысь перед прыжком, и, показалось мне, даже поджал уши!

Я лихорадочно обшарил взором сектор наблюдения и ничего, достойного вот этого самого внимания, не обнаружил. На сектор, если будет позволительно так выразиться, опускались сумерки, день неуклонно близился к вечеру. Через дом левее нашей усадьбы, на лавочке, заседали два деда, ещё левее, в широком переулке, три женщины стирали ковёр, значительно правее дедов, у восточного выезда, стайка ребятишек играла в «камешек» – что-то типа набивания футбольного мяча. Вася, маравший что-то в блокноте, каждые две минуты привычно поднимал голову – я бы даже сказал, рефлекторно, по въевшейся в кровь привычке, – и бегло озирал окрестности. Но видел-то он то же самое, что и я! И по какому же поводу «внимание»?

– Западный въезд, взлобок.

– Ну.

– Справа двадцать – кусты, переходящие в посадки.

– И?

– Там кто-то есть.

Кусты как кусты. Отсюда – более двухсот метров, видно плохо, закат отсвечивает. Ничего я там не рассмотрел, но настроение разведчика мгновенно передалось и мне: сердечко забилось быстрее, кровь самую малость шибанула в виски, показалось вдруг, что закат не просто багров, а вполне кровав...

– С чего ты взял, Вася?

– Верь мне, доктор. Там кто-то есть. И он не просто сидит, а наблюдает за селом...