Однако Севастополь уже не был той крепостью, в которой советский гарнизон оборонялся весной 1942 года и которая была взята германскими войсками после многодневных тяжелейших боев (с 30 октября 1941-го по 4 июля 1942 года. — Ред.). Тогдашние мощные крепостные укрепления были разрушены и взорваны, установленные после этого германские морские орудия и береговые батареи имели сектор обстрела только в море, существовавшие ранее бункеры, форты и казематы не были восстановлены и могли служить разве что для размещения штабов, лазаретов и складов. Передний край обороны был укреплен довольно внушительно и имел проволочные заграждения, однако оборона не была глубокоэшелонированной — отсутствовали 2-я и 3-я линии обороны. Вырытые в очень твердой известняковой почве траншеи были недостаточно глубоки. Лишь на полуострове Херсонес имелись хорошо оборудованные тыловые позиции.

Но плохое состояние крепости было еще не последним отрицательным моментом. После отступления наземных сил люфтваффе потеряли все имевшиеся у них в Крыму аэродромы и теперь располагали только двумя взлетно-посадочными полосами под Севастополем и на Херсонесе, которые вскоре должны были очутиться под огнем русской артиллерии.

А еще — конечно, прежде всего — имелся враг, прекрасно знавший всю местность и все крепостные укрепления, враг, обладавший громадным численным перевесом и собравший все силы для окончательного сражения. Так, 4-й Украинский фронт насчитывал теперь 24 стрелковые дивизии, 1 танковый корпус, 1 артиллерийскую дивизию, 2 зенитные дивизии и другие ударные части. Отдельная Приморская армия также получила подкрепления.

В числе других приказов, касавшихся вопросов обороны, был один, ставший для войск особо трудным и болезненным для исполнения, о чем нельзя умолчать. Как уже говорилось выше, при эвакуации не предусматривался вывоз транспортных средств и лошадей, поэтому весь транспорт был перегнан для уничтожения на большие открытые пространства. После приказа от 21 апреля все лошади должны были быть пристрелены и сброшены в море, поскольку фураж для них отсутствовал и они не должны были попасть в руки врага. И вот эти верные четвероногие товарищи военных лет терпеливо стояли длинными рядами, ожидая своей очереди. Так как немецкие погонщики, конюхи и фуражиры отказались убивать своих верных друзей, эту кровавую работу взвалили на вспомогательный персонал из добровольцев. Румыны не стали пристреливать каждую конягу отдельно, но согнали их на край приморского обрыва и косили их из пулеметов. Тысячи конских трупов плавали потом в заливах под Севастополем и Херсонесом — общим числом 26 тысяч. И еще тысячи, отпущенные своими погонщиками из сострадания на волю и мирно пасшиеся затем в долинах между фронтами, чуть позже нашли мученический конец в ходе ожесточенных перестрелок.

Затем начался второй акт трагедии.

Русские дали немцам не так уж много времени для оборудования позиций и организации обороны. Как только последние германские части втянулись в пределы крепостного района, тут же начались первые оборонительные бои с наступавшими им на пятки передовыми подразделениями русских. В последующие дни бои происходили на всем фронте протяженностью 40 километров.

За ними последовали первые разведки боем, поддержанные танками, которые направлялись в основном против Северного фронта, обороняемого 336-й дивизией. Уже с 17 апреля начались все возрастающие по численности налеты пикирующих бомбардировщиков противника, а с 18 апреля русская артиллерия принялась обстреливать город.

На этот день в городе и его окрестностях еще находилось 124 тысячи человек. (Силы немцев в Севастополе советское командование оценивало в 72 тысячи человек, 1830 орудий и минометов, 50 танков и штурмовых орудий. Остальные в основном погибли или попали в плен. — Ред.) Эвакуация более небоеспособных частей, в особенности румын, продолжалась. Но тут опять вмешался Гитлер.

Вместо со дня на день срочно необходимого и ожидавшегося решения о сдаче города и эвакуации всей армии на последней неделе апреля пришел строжайший новый приказ о том, что «крепость» Севастополь должна удерживаться и далее. А чтобы подкрепить свою волю, Верховный главнокомандующий даже послал — до смешного малое — подкрепление, целых два маршевых батальона численностью 1300 человек [48] , которые должны были появиться в разгар начинающегося крушения.

После продолжительных ожесточенных и кровопролитных позиционных оборонительных боев, когда удалось отбить наступление врага и удержать Северный фронт, неприятель достаточно долго раздумывал, прежде чем решился нанести 27 апреля новый сильный удар. При поддержке многочисленных танков и массированном применении истребителей он предпринял теперь наступление на юго-восточном участке, сосредоточив главный удар на Сапун-горе. Но и здесь все его атаки были отбиты, причем неприятель понес тяжелые потери. (Советское командование, избегая ненужных потерь в ходе подготовки к штурму (с 5 мая), делало акцент на массированные удары авиации и артобстрелы, разрушавшие систему обороны немцев. — Ред.) Но развертывание вражеской артиллерии было еще не окончено. Благодарение Богу, что войскам не было сообщено о повторном упрямом, совершенно непонятном приказе Гитлера. Но командующему 17-й армией было совершенно ясно, что удерживать Севастополь сколько-нибудь длительное время невозможно, что если в самые ближайшие дни не поступит приказ об оставлении города, то вся армия обречена на гибель. Поскольку силы врага быстро нарастали, положение все более и более обострялось, и вполне можно было предполагать, что германский фронт будет просто опрокинут, а это означало полное уничтожение. И генерал-полковник решился на неординарный шаг. 28 апреля он лично вылетел в ставку фюрера, чтобы добиться решения об окончательном и полном выводе войск из Крыма. Но, несмотря на все его убедительные доводы, Гитлер своего решения не изменил. Но гнев его был столь яростен, что он снял Енеке с должности командующего 17-й армией и приказал ему вернуться в Севастополь. Командование армией немедленно принял генерал Альмендингер.

 В последующие дни противник начал развертывание всех своих сил и подготовку к решительному штурму города, которые были закончены к 4 мая. Теперь его силы составляли 470 тысяч солдат, около 600 танков, более 6 тысяч минометов, орудий и «сталинских органов» и множество самолетов — истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков. С немецкой стороны им противостояли 64 тысячи солдат, большей частью собранные из различных частей и объединенные в ударные подразделения, в которых были перемешаны военнослужащие из самых разнообразных родов войск. Войсковых резервов на начало мая имелось всего лишь три батальона.

Но войска продолжали верить в то, что все еще может закончиться хорошо, хотя русские уже проводили ночные поиски в предполье германской линии обороны.

5 мая началось наступление.

Оно открылось мощнейшей многочасовой артподготовкой из 300 стволов тяжелых орудий, 400 реактивных минометов и многочисленных тяжелых минометов. Затем в 9.30 в бой двинулись стрелковые дивизии советских 2-й гвардейской армии и 51-й армии, поддержанные эскадрильями штурмовиков и истребителей, направляя свой удар на северный участок обороны против XXXXIX горнострелкового корпуса, которым теперь командовал однорукий и одноногий генерал Хартман. Весь германский фронт, словно туманом, заволокло облаками дыма и пыли. Удар четырех советских дивизий пришелся на участок обороны 336-й дивизии, которая стойко держалась. Удалось и 50-й дивизии ликвидировать прорыв русских на ее участке. Предпринятыми затем контрударами образовавшиеся бреши в обороне были ликвидированы. Хотя враг непрерывно атаковал, в ходе трехдневных тяжелейших боев все его поддержанные танками массированные атаки были отражены, причем обе стороны понесли значительные потери. Из-за такого развития событий было решено остатки обеих дивизий с 7 мая отвести в тыл.