Некоторые из верующих думают так: «А что мне там до попов, до кликуш: я хожу богу молиться, хожу в церковь, а не к попам». Но это ложное самоуспокоение. Ведь кто совершает весь религиозный церемониал в церкви и вне церкви? Духовенство. Для кого это все совершается? Для верующих. Отсюда следует вопрос: неужели искренне верующему безразлично, кто совершает? Попу, конечно, безразлично, для кого служить, ибо он за это много получает. А верующему должно быть не безразлично. Подумал бы верующий, что если священник знает все тонкости религии, но ведет себя не так, как проповедует, значит, он сам не верует, значит, не проникся той идеей, которую с амвона преподносит простым людям за деньги. А не проникся он ею потому, что она оторвана от жизни, ложна, без нее можно обойтись. Нередко говорят, что за проступки священнослужителей и верующих людей нельзя винить религиозные идеи. Внешне кажется, что это верно. Но если духовенство всех времен и народов, как правило, грешило и грешит против проповедуемых идей, то какова же цена этим идеям?!

За три года служения я слышал в алтаре разговоры, споры, толки обо всем, но только не о боге. Доходы, денежная кружка, интриги и кляузы, приключения пьяниц и развратников, похабные анекдоты, женщины, различные блюда, сорта вин, табака — вот темы, которые обычно интересуют церковников. Если же и говорят о чем-нибудь другом, то чаще всего о мелочных вопросах церковного устава или практических тонкостях внешней стороны богослужения, но только не о боге, не о заповедях, не о добродетели.

Вполне был прав Белинский, когда писал в письме к Гоголю: «большинство же нашего духовенства всегда отличалось только толстыми брюхами, схоластическим педантством да диким невежеством… Неужели же в самом деле вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа?.. Не есть ли поп на Руси, для всех русских представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства?»

Я убедился, что противоречие между жизнью и вероисповеданием имеет место и в среде верующих. Нравственное поведение их не соответствует тому, что они исповедуют. Молящимся, стоящим в церкви на коленях, ничего не стоит перессориться между собой, обругать друг друга словами, которые неприлично произносить даже вне церкви. А когда подходят к кресту или за «освященной» водой, устраивают такую толчею, какой вы не увидите ни в магазине, ни на вокзале… Наблюдались даже случаи рукоприкладства. И все это на фоне церковного богослужения.

Поведение многих верующих в общественных местах, в семье, в квартире никак нельзя назвать нравственным. Сами же они очень любят «обличать» безбожников, обвиняя их во всех смертных грехах.

Я знал постоянно ходившую в церковь молодую девушку по имени Серафима, которая избила свою мать за самое безобидное замечание — не читать книг до полуночи, а на следующий день пришла в церковь каяться. Старая женщина Анна, прослывшая молитвенницей, осуждала молодежь за пение и танцы на «страстной седмице», но ей ничего не стоило на той же «страстной седмице» убить двух соседских куриц, зашедших в ее двор. Я знал многих верующих женщин, которые своим поведением отравляли жизнь соседям, хотя прекрасно знали о существовании евангельского завета «любить ближнего своего, как самого себя».

Должен признаться, что я старался не быть пассивным созерцателем безобразий, чинившихся в среде церковников. Считая, что божья благодать, полученная мною при посвящении в сан, требует служить истине и дает право быть посредником между богом и людьми, я, естественно, вступил, как мне казалось, в спасительную борьбу со злом. Вел с прихожанами братские разговоры о нравственности, с отдельными из них спорил на богословские темы, выступал в среде членов причта, обличая отступников от заветов Христа, выражал возмущение самодурством настоятелей, которые руководствуются своими прихотями, а не каноническими правилами и т. п. Но ревность моя и обличения оставались гласом вопиющего в пустыне.

Следует сказать, что я не встретил поддержки ни среди молодых, ни среди старых священнослужителей. Даже мой бывший друг священник В. Лесняк, с которым мы четыре года просидели за одним столом в духовной академии и который хорошо знал мою неподдельную религиозность, тоже нашел, что я излишне «ревную по боге».

— Зачем тебе эта борьба? — говорил он. — Каждый должен спасаться как может. Ведь Ломакин, Тарасов, Медведский, Румянцев, Лукин и прочие шутя свернут тебе шею.

— Нет, извини! — возражал я. — Девиз «спасаться кто как может» можно отнести к простым верующим. А ведь мы избраны самим богом быть светом миру, солью земли, городом на верху горы, мы должны показывать пример, идти впереди стада Христова, а не плестись позади стада, должны водить пасомых на место злачно, а не в пустыню, поить их живою водою слова божия, а не соленою, — горячился я.

Но все-таки Лесняк оставался при своем мнении, что каждый будет отвечать за себя на «том свете», а здесь не стоит «дразнить гусей».

В целях повышения религиозного сознания и нравственного совершенствования верующих я усердно проводил работу среди прихожан: ближе знакомился с ними, совершал индивидуальную исповедь, а не общую, вел душеспасительные беседы, произносил плановые систематические проповеди в церкви (чаще вечерами после «акафиста») о взаимоотношениях верующих с богом и своими ближними, о любви к ближним, о молитве вообще, о молитве «Отче наш…», о 9 заповедях блаженства, о 10 заповедях «закона божия» и т. д. Но потом убедился, что это напрасный труд. Я безотчетно начинал сознавать, что все эти заповеди и заветы устарели, что они чужды современному человеку. Эту мысль я усиленно отгонял от себя, не хотел соглашаться, что религия отжила свой век и теперь является тормозом в развитии науки и культуры.

Как-то между священником Александром Денисюком и мною зашел богословский спор. Бывший псаломщик, окончивший еще до революции духовное училище, Денисюк, как оказалось, не допускал к причастию невенчанных женщин. Доходило до курьезов: он не исповедовал даже вдов, давным-давно оставшихся без мужей, но не венчавшихся в свое время. Я доказывал, что такая строгость неразумна, поскольку вплоть до X века церковный обряд венчания не был обязательным для всех. Точнее: венчание первоначально (в течение веков) было привилегией царей, царских фамилий и высших аристократов. И только в X веке византийский император Лев VI в своих законодательных новеллах предписал всем вступающим в брак гражданам Византийской империи обязательно принимать церковное венчание. Но Денисюк и слушать не хотел, усматривая в моих аргументах ересь. Свое же мнение он подтверждал единственной ссылкой на практику своего знакомого протоиерея Петра Чеснокова из Новгородской области.