Откуда было нам знать, что еще в 1950 году Сталин велел расстрелять группу ленинградских обкомоцев и горкомовцев во главе с одним из секретарей ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецовым? Спустя годы советскому народу доверительно сообщили, что эти деятели возжелали завести свой собственный, Российский ЦК, а Ленинград объявить столицей РСФСР, а еще через какое-то время тому же народу дали понять, что над несчастными ленинградцами разверзлись незаконные репрессии, но теперь, слава Богу и товарищу Хрущеву, все они посмертно реабилитированы!

В марте 1953 года не стало вождя. Когда сегодня я думаю об этом, поневоле прихожу к убийственному для истории и историков выводу: мы, скорее всего, никогда не узнаем, от чего и в какой именно день умер Сталин. Вся логика событий подсказывает, что ему «помогли» убраться на тот свет и случилось это не 5 марта, а на день-два раньше. А ведь речь идет о крупнейшей личности XX столетия.

На следующий день после объявления о тяжелой болезни товарища Сталина у нас шло курсовое комсомольское собрание. Зоя Петровна сидела в президиуме на правах идеологического куратора. О Сталине до поры до времени не говорили, однако на душе у всех было тревожно, уж слишком трагическим голосом зачитывал по радио диктор Левитан сводки о состоянии здоровья Бессмертного Вождя. Собрание началось часа в четыре дня и, как водится, затянулось. В президиум пришла записка от группы студенток: девчата еще на прошлой неделе купили билеты во МХАТ и просят отпустить их на спектакль, начинающийся через час. Едва комсорг курса огласил записку, с места вскочил Оська Михайлов и, чуть ли не рыдая, прокричал:

— В такие минуты, когда наш… когда любимый… товарищ Сталин так тяжко болеет, а может, умирает… в этот самый момент находятся люди, которые думают только о развлечениях… и это наши с вами товарищи… да как они могут, как они нам в глаза будут завтра глядеть… я требую поставить вопрос… требую решить… пусть они ответят!

Оглядываясь на эту историю, не могу не задать себе вопрос: что это был за поступок? Неужели Оська, весьма даровитый и просто умный человек, мог так слепо любить вождя, или им двигали иные мотивы, нам тогда непонятные, как, впрочем, и сейчас?

Почему-то никому, включая доцента Игумнову, не пришло в тот момент в голову осадить Оську и, пусть в откровенно демагогической форме, рявкнуть на него: ты что, такой-сякой, панику сеешь, самостийно траур объявляешь?! Этак недолго накликать беду на больного вождя. Даже идеологически неверно отказываться именно теперь от посещения театров, это было бы превратно истолковано нашими классовыми врагами. А он всенепременно поборет и эту болезнь, и всякое будущее недомогание!

Значит, были мы все же людьми нормальными, не до конца изуродованными системой, да и Зоя Петровна оказалась на высоте.

— Успокойся, Иосиф, — дружелюбно сказала она. — Мы тебя понимаем, только и ты обязан понять, что надежда вовсе не потеряна, доктора обязательно помогут Иосифу Виссарионовичу. С другой стороны, менять комсомольское собрание на театральное зрелище, тем более в такой момент, не резон, в этом ты прав. Как думают товарищи? — Товарищи думали по-комсомольски. — Однако девушки заранее приобрели билеты в свой любимый театр, стояли в очереди, деньги потратили, а велика ли у вас стипендия, друзья мои? То-то. Словом, решаем так. Ты, Лемберская, и ты, Кривопалова, отправляйтесь в кассу и сдайте все билеты. И сразу возвращайтесь, у нас сегодня большая повестка дня, последним пунктом стоит персональное дело небезызвестного Столярова Александра.

Саша, Саня, Столярюга — да, это была личность, пожалуй, одна из самых колоритных на нашем курсе. Мы с ним тесно общались во время подмосковных практик, в военных лагерях и в различных поездках по колхозам и университетским городам с группами художественной самодеятельности. Вчера они с Бутьевым рвались ко мне во внеурочное время, и Санька, как мне донесли, успел сделать предложение руки и сердца дежурной сестричке, хотя у него произрастал ребенок от второго, вполне благополучного брака! Лодырь, трепач, пройдоха, обманщик-сердцеед, выпивоха — и в то же время талантливый актер на сцене студенческого театра МГУ, свой в доску, добрая душа, рубаха-парень, незаменимый в компании и несложном походе… Но в трудном деле подведет самым роковым образом, а потом будет так преданно на тебя смотреть, обещать больше «никогда-никогда», что ты сам начнешь просить у него прощение! Он позировал на сцене, пижонил на лекциях, мог на спор оглушительно чихнуть на военных занятиях, повергая в страх полковника Блинова, перевести стрелки карманных часов полковника Тараканова, убедив его в том, что давно уже был звонок на перемену — просто товарищ полковник его не слышал.

У Зои Петровны нервы сдали на последнем семинаре, в ходе которого Саня на спор взялся сжевать за сорок пять минут четырехстраничную газету «Труд» и начал проделывать это на глазах Игумновой с той восхитительной смиренной наглостью, за какую, в сущности, его и обожал весь курс. Но Зоя Петровна закусила удила и вынесла «дело» на обсуждение. Даже тяжкая болезнь вождя не спасла Столярюгу от возмездия, строгого выговора, правда, без занесения в учетную карточку.

Болезнь стремительно прогрессировала. Вскорости Учитель скончался. На всех этажах учебного корпуса на Моховой, на каждой лестничной площадке появились гипсовые бюсты Сталина, возле которых с утра до вечера стояли, застыв в почетном карауле, по двое студентов обоего пола. Дня три подряд мы пытались прорваться к Колонному залу, где находился гроб с телом усопшего, сквозь многорядные заслоны грузовиков на улице Горького, но, насколько знаю, ни одному сделать этого не удалось. К счастью, никто из наших не пострадал в страшной кровопролитной давке у Трубной площади.

Скажу честно: не видел тогда ни единого радостного лица, не слышал ни одной ироничной реплики по поводу очередного массового психоза, да и вряд ли даже самые отважные из инакомыслящих рискнули бы непочтительно высказаться о Нем. Я бы сам бросился на таких с кулаками, недаром же два вечера подряд бегал в «Метрополь» смотреть подлейший, фальшивейший фильм «Клятва», посвященный великому Сталину. Так было. Могу добавить: со мною и с моею страной, хотя, разумеется, не со всей.

(В нашей семье с именем Сталина связан некий эпизод. Среди моих многочисленных двоюродных братьев и сестер был профессиональный фотограф довольно высокого класса. В начале 50-х годов он сделал роскошный цветной снимок на обложку «Огонька»: сидит за столиком пятилетняя девчушка и вышивает по шелку идущие от сердца слова «Сталин — это мир», а само фото названо незатейливо, однако с глубоким смыслом: «Первая работа Марины». В роли Марины снялась… Марина, дочка другого двоюродного брата. На протяжении двух-трех лет «Первую работу» отмечали на всех советских и международных конкурсах, плакаты с многократно увеличенным снимком таскали на первомайских и ноябрьских демонстрациях, и сам Сталин, наверняка, мог видеть этот художественно-идеологический шедевр с трибуны Мавзолея. Но наступила эпоха борьбы с культом личности. Название фотографии сохранилось, однако девочка Марина вышивала отныне несколько другие слова: «Мир — это мы», и этого за душу берущего сюжета хватило еще лет на пятнадцать!)