– Распечатать бы после правки заголовка.

– А как же «написать надо рукой, блин»? Или уже не надо?

– С этим я как-то выкручусь. Ты же видишь, ни голова, ни руки просто не стоят.

Антон встал с кровати и с тяжелой головой принялся редактировать титул будущего реферата. Стас улетучился на очередные подвиги, одушевлённый идеей поочерёдной смены имен. Позже, распечатав «свой» труд на принтере у предусмотрительных сокурсниц из числа иногородних, уединившись в комнате, Антон пил чай у окна. Трамваи размеренно описывали круги на пятачке, одновременно изрыгая и поглощая очередную порцию пассажиров, спешащих по делам, или едущих просто домой, чтобы вот так же просто, сев у окна, смотреть на проходящую жизнь. Антон позвонил Лере и сказал, что очень сильно её любит. Любит, как жизнь, несущуюся у подножия общежития; как свет, меняющий естественную плоть на электрическую, как сон, поглощающий разум, но окрыляющий естество подсознания.

Утро выдалось обычным. Прохлада и первые ещё не окрепшие лучи солнца пробудили Антона от сна. Туалет, вечно холодная вода из-под крана, кофе, сигарета – всё просто. День за днём. Есть желание что-то поменять, хотя бы в последовательности, но что это даст? От перемены мест слагаемых сумма не меняется. А что есть сумма в данном случае? Бодрость и заряд хорошего настроения на весь день. Каждый находит свой путь достижения комфортного утреннего состояния. Кто-то бегает вокруг дома, наполняя мышечную систему и головной мозг порцией заряженной кислородом крови, кто-то употребляет на завтрак витамины, поглощает всевозможные салаты, фрукты и всё то, что называют здоровой пищей. Для Антона, видимо, его способ прийти в форму казался наиболее коротким и эффективным. Допив очередную чашку кофе, Антон вышел из общежития, сел в трамвай; и, получая удовольствие от последних минут моральной свободы, высматривал за окнами фигуры людей и строения.

Дорога от остановки трамвая до института казалась ему более чем знакомой. Каждый дом, камень дорожного бордюра, неровности асфальта, деревья были единым целым его окружения. Как то, что окружало его в детстве, ушедшее с возрастом в иное измерение. Всё вокруг было ежедневно обыденным и постоянным, лишь только временам года было подвластно что-то изменить.

Входная дверь в главный корпус института, как, впрочем, и ступени на второй этаж, также не порадовали новизной. Пробившись сквозь толпу спешащих на пары студентов, Антон юрко вскочил в нужную аудиторию.

Старые неоновые лампы, периодично мигая, с трудом освещали пространство аудитории, рассчитанной на проведение практических занятий. Унылые стены, укрытые до половины деревянными лакированными панелями, старый скрипящий встроенный шкаф, обрамляющий доску для письма. Парты в один уровень, на которых удобно было спать, спрятавшись за спиной сидящего спереди товарища…

До начала пары оставались считанные минуты. Присутствующие в аудитории занимались кто чем. Кто пытался досмотреть последний сон, упершись в сумку, рюкзак или прочий предмет, предназначенный, конечно же, для ношения книг и конспектов; кто-то весело обсуждал вчерашние посиделки с примесью свежих анекдотов. Но все делали это достаточно тихо, дабы не привлечь внимание уже готового к экзекуции профессора, гордо сидевшего за своим столом.

Сосредоточенное, изъеденное морщинами лицо. Кисти рук, поглаживающие слегка подрагивающими пальцами толстый журнал на столе. Старинный пиджак и галстук. Профессор был стар. Всем давно уже казалось, что ему лет восемьдесят, и он будет учить студентов вечно.

Ставки преподавательского состава были низкими, мало кто хотел работать в академии. Вот и держали на кафедре бедного профессора. Его пенсия тоже была невелика, а работа давала хоть какую-то прибавку. Надо сказать, профессор очень любил свою работу. Любил настолько, что по слухам, с четвёртого курса технического вуза именно он выбивал студентов из игры под названием «студенчество». Это была некая месть коллегам-преподавателям, думающим, как ему казалось, что философия и социология для будущих технарей не важны.

Профессор вёл особый журнал, которому на вид было никак не меньше ста лет. Видимо, он достался ему по наследству от дедушки – такого же профессора социолога-философа. И как только журналу хватало страниц на все группы ежегодно? Может быть, стара была лишь его обложка? Стоя прочитав фамилии присутствующих и поставив соответствующие галочки в журнал, профессор присел за стол.

– Итак, по плану у нас ознакомление с рефератом товарища Титова Антона. Ну что ж, выходите, любезный.

Антон гордо проследовал за кафедру и раскрыл первую страницу изобретённого им, как ему казалось, трактата.

– Реферат на тему «Философия меры в трактате Гегеля “Наука логики”», – уверенным голосом продекламировал Антон, предвкушая похвалу и отличную оценку. Профессор с видимой уверенностью в своей методологии гордо посмотрел на Антона.

– Мера – это качественно определённое количество или количественно определённое качество. Последовательность определений меры: специфицированное количество, специфическая мера, реальная мера.

§ 76. Количественная определённость получает свою специфику благодаря добавлению к ней качественной определённости. Числом мы определяем некоторое количество каких-то единиц, ещё не определённых по своему качеству: 5, 7, 10, и не суть важно, чего именно. В определении специфицированного количества мы уже имеем соединение определённого количества со столь же определённым качеством: 30 солдат, 25 зёрен, 1000 деревьев.

Специфицированное количество уже представляет собой некоторую меру, но эта мера имеет ещё внешний характер. Она образуется за счёт простого соединения наименования некоторого предмета с некоторым числом. Поэтому специфицированное количество способно вместить в себя всё на свете, ему по силам самые несуразные и самые невообразимые комбинации количественной и качественной определённости предметов, вроде таких, как «тысяча актов балета» или «тридцать пять тысяч одних курьеров».

Тот, кто присматривался к ходу умственного развития своих детей, без труда вспомнит, что в возрасте трех-пяти лет они высказывают всякую ерунду, суть которой состоит в появлении у ребёнка способности к спецификации количества. Дети говорят, что где-то, в каком-то месте, у них уже есть или скоро будет миллион шоколадок, сто машинок, тысяча фонариков и т. п. Для взрослых эти речи, конечно же, несерьёзны, и мы пропускаем их мимо ушей, но они очень серьёзны для самого ребёнка, ибо свидетельствуют о том, что развитие его мышления идёт в правильном направлении: через освоение определения специфицированного количества к освоению определения реальной меры…»