Ответы на эти вопросы заложены, разумеется, не в текущей дипломатической переписке 1939 г., а в исторически сложившемся своеобразии советско-германских экономических отношений, которые, в свою очередь, были частью общего комплекса отношений СССР с капиталистическим миром. Об этом комплексе уже шла речь выше, но с конца 1938 г. он стал играть особую роль.

Еще с 1938 г. германская сторона давала понять, что она заинтересована в увеличении советских поставок сырья. Об этом свидетельствует записка НКВТ от 9 апреля 1938 г. В февральской директиве Политбюро наркомвнешторгу давалось согласие на начало переговоров; торгпредство в Берлине указывало, что немцы заинтересованы в увеличении завоза сырья и настаивают, чтобы «мы приняли в учет их потребности в сырье». Статс-секретарь министерства иностранных дел рейха Э. фон Вайцзеккер задал 6 июля 1938 г. полпреду А. Ф. Мерекалову прямой вопрос, имеет ли он «какие-либо конкретные планы и предложения относительно расширения экономического сближения СССР и Германии». Таков был, видимо, первый зондаж с немецкой стороны, который позволил 6 декабря 1938 г. Политбюро принять постановление о разрешении НКВТ продлить прежнее соглашение о торгово-платежном обороте между СССР и Германией на 1939 г. 21 января 1939 г. последовало упомянутое решение о подготовке списков необходимых для СССР станков и оборудования.

В начале 1939 г. произошли и некоторые важные события в германской политике, имевшие непосредственное отношение к тогда уже возможному, но еще не происшедшему сдвигу в отношениях «третьего рейха» с СССР. В Берлине видели, что Мюнхенское соглашение Германии, Англии и Франции нанесло тяжелый удар по советскому курсу коллективной безопасности, вплоть до того, что в октябре 1938 г. германское посольство в Москве предсказывало скорую отставку Литвинова и пересмотр советской политики в отношении Германии, Италии и Японии, в частности возвращение Москвы к традициям внешнеэкономической ориентации на Германию. Одновременно представители министерства экономики, ведомства по четырехлетнему плану и министерства иностранных дел высказывались за выяснение возможности увеличения советских поставок сырья для выполнения новых задач, поставленных перед военной промышленностью в речи Геринга в октябре 1938 г. на заседании генерального совета «четырехлетки».

С ноября 1938 г. сложился неофициальный блок промышленников, экономических ведомств и министерства иностранных дел Германии, выступавший в пользу расширения экономических связей с СССР. Первым результатом и явилось германское предложение Советскому Союзу от 19 декабря 1938 г. о возобновлении переговоров о продлении на год торгово-кредитного соглашения. 10 января 1939 г. это предложение было принято СССР, включая выражение готовности принять в Москве немецкую делегацию для переговоров, что само по себе уже было фактом сенсационным, так как последний раз такая немецкая делегация приглашалась в Советский Союз в 1932 г., т. е. еще во время послерапалльского сотрудничества.

Принципиальное решение начать серьезные переговоры с Германией было реализовано вышеприведенной январской 1939 г. директивой политбюро для наркоматов внешней торговли, авиапромышленности, путей сообщения, вооружений, боеприпасов, машиностроения и судостроения. Наркоматы 24 января 1939 г. должны были представить свои заявки. На их базе были составлены два списка: «А» – станки на 125 млн, военное оборудование на 28,4 млн, оборудование для системы производства синтетического бензина Фишер-Тропша на 13 млн; «Б» – станки на 42 млн, химическое оборудование на 10,5 млн, военное оборудование на 30 млн марок. Заявки были вручены германской стороне 11 февраля 1939 г. во время встречи Микояна с германским послом в Москве Ф. В. фон дер Шуленбургом.

Так началась сложная дипломатическо-политическая процедура, которая завершилась лишь в конце августа 1939 г. Она, внешне имевшая экономический торгово-кредитный характер, шла на фоне запутанных политических переговоров: СССР с Англией и Францией, а также Германии с Польшей и Польши с Англией и Францией. Порой дело доходило до прямых разрывов переговоров – это было, когда, как мы уже знаем, Риббентроп в январе 1939 г. внезапно отменил выезд в Москву К. Шнурре, которому было поручено вести переговоры с Микояном. Но советская сторона проявляла исключительную выдержку. Ее причины можно понять, если обратить внимание на одну записку из личного архива Сталина – документ особо примечательный, если учесть, что он написан от руки. Он не датирован, хотя по косвенным признакам можно сказать, что он был составлен 7 или 8 июня 1939 г.:

«2. Нашему поверенному в Берлине или – еще лучше – Хильгеру в Москве сообщить через Микояна, что хотим прежде всего знать – согласен ли Берлин с нашим проектом (проект Микояна), и лишь только после такого согласия Берлина можем пойти на приезд Шнуре (так в тексте. – Л. Б.), ибо мы не можем допустить, чтобы переговоры еще раз были прерваны немцами неожиданно и по неизвестным причинам».

Если отвлечься от явного недовольства Сталина инцидентом со Шнурре, то ясен категорический характер тех требований, которые Москва выдвинула в «проекте Микояна», как его назвал Сталин. Они касались, конечно, не советских поставок, объем которых Микоян в ходе переговоров менял, а принципиального характера тех расчетов, которые связывались с немецкими поставками оборудования и материалов прямого военного значения.

Рукописный текст Сталина, для которого принятие немцами советских заказов было показателем возможности улучшения советско-германских отношений, был одним из немногих сталинских «рукотворных» документов. В одном из них сопоставлялись взаимные возможности экономик:

«В течение года:

Мы Немцы

1) нефть 1) самолеты

2) зерно 2) Лютцов (название крейсера. – Л. Б.)

3) хлопок 3) металлы (по списку)

4) железная руда 4) мелочь

5) лом 5) угля на 20».

6) апатиты

7) цв. металлы

Другая сталинская записка гласит:

«У Германии не хватает

1) марганца (хорошего – грузинскаго)

2) хрома

3) меди (которую отчасти заменяет цинком)

4) олова

5) никеля

6) ванадия

7) молибдена

8) вольфрама

У Германии много, и можно у нея купить:

1) цинк

2) магний (для авиапром.)».

Эти документы следует рассматривать в общем контексте значения внешнеэкономических связей СССР для выполнения пятилетних планов и увеличения оборонительного и наступательного потенциала Красной Армии. После того как с приходом Гитлера к власти советский импорт промышленного оборудования из Германии упал с 46% в 1932 г. до 4,7% в 1938 г., место Германии в торговле СССР заняли Англия – 16% и США – 26%. Но с началом войны в Европе рассчитывать на британские и американские поставки Советскому Союзу уже не приходилось. Тем решительнее мог делаться расчет на немецкую промышленность, которая хоть и была загружена собственными военными заказами, но нуждалась в советских поставках сырья и должна была соглашаться на условия СССР. Этот расчет оправдался: после подписания пакта Молотова – Риббентропа советские хозяйственные и военные делегации заполонили чиновничьи кабинеты и конторы крупнейших фирм рейха. Немцы скрепя сердце должны были принимать советские заказы – как запланированные, так и фактически осуществленные. Особое место занимала сталинская программа строительства «большого флота». Эта гигантская программа должна была превратить СССР в ведущую военно-морскую державу мира. Впервые обсуждавшаяся в 1935 г. программа была официально сформулирована в 1936 г., пересмотрена в 1937—1938 гг. и подтверждена уже после заключения пакта Молотова – Риббентропа, а затем и 27 июля 1940 г. Даже в сокращенном варианте она предусматривала строительство до 1947 г. 15 линейных кораблей, 69 линейных крейсеров, 2 авианосцев, 28 крейсеров, 243 миноносцев, 370 торпедных катеров и более 400 подводных лодок. Фантастически звучащие сейчас, эти цифры определяли масштаб военно-промышленных планов Сталина и, разумеется, заставляли его думать о том, что не только советское судостроение, но и размещение заказов за рубежом могло бы приблизить осуществление грандиозных целей. Нарком судостроения Тевосян энергично принялся за переговоры в Берлине.