Шрифт:
Рукописные заметки, о которых идет речь, имеют специфический характер. К сожалению, они не датированы. Известно лишь, что они относятся к 1939 году. Они состоят из отдельных фраз, часто не связанных между собой. Может быть, это были наброски для будущих выступлений. А еще вероятнее – заметки, которые Жданов делал во время бесед со Сталиным.
Вот текст:
«Тигры и их хозяева.
Хозяева тигров нацелили на Восток.
Сифилизованная Европа.
Повернуть клетку в сторону англичан.
Не верьте унижениям.
Англия – профессиональный враг мира и коллективной безопасности».
Чем дальше, тем яснее:
«Дранг нах Остен» – английская выдумка»…
«Повернуть тигров в сторону Англии.
Коммунизм и фашизм ненавидит одинаково.
За деньги.
Не жалеет средств для дискредитации Советского Союза.
Отвести войну на Восток – спасти шкуры».
О Германии и ее политике:
«Возможно ли сговориться с Германией?
Россия – лучший клиент.
Ну как не умиляться немецкому сердцу.
Гитлер не понимает, что ему готовят нож в спину.
Что бессмысленно ему ослаблять себя на Востоке.
Повернуть на Запад.
Дранг нах Остен уже стоил Германии огромных жертв.
Сговориться с Германией».
О настроениях в Германии:
«В Германии симпатии к русскому народу и армии».
Кому бы ни принадлежали эти фразы – Сталину или Жданову, они исключительно важны для оценки настроений, царивших в кремлевской верхушке уже в первой половине 1939 года. Видимо, давний «антианглийский синдром», глубоко запавший в душу Сталина с 20-х годов, перевешивал идеи коллективной безопасности. А возможность использовать Германию против Англии, этого «профессионального врага мира» и центра международного империализма?
По архиву Сталина можно установить, когда же именно было решено серьезно заняться оформлением будущего соглашения. В конце мая Сталин затребовал от НКИД всю документацию о заключении советско-германского договора 1926 года, а также о последующем «Берлинском договоре» 1931 года и его подтверждении – уже гитлеровским правительством! – в 1933 году. Это было 21 мая. В середине июля Шнурре сообщил торгпреду Е. И. Бабарину о готовности принять советские предложения от февраля 1939 г. за основу переговоров. 10 июля Хильгер официально передал это предложение Микояну. Сталин поставил 14 июля вопрос о соглашении на заседании политбюро. Для этого при участии генсека было составлено специальное обоснование. В нем отмечалось, что «германская сторона 10 июля пошла навстречу советским пожеланиям», а именно: приняла три главных пункта: срок, процентную ставку и советские списки заказов. В документе говорилось, что «мы готовы пойти навстречу». Положительное решение политбюро было завизировано Сталиным, Ворошиловым, Кагановичем и Молотовым 14 июля 1939 г. 19 июля Шнурре в Берлине заявил Бабарину: «С этого момента может начаться новая полоса советско-германских отношений». Это сообщение о высказывании Шнурре было продублировано в телеграмме Астахова. С июля можно начинать отсчет прямых советско-германских переговоров, не разделяя их экономические и политические компоненты.
Таким образом, Сталин и Молотов оказались прекрасно подготовленными, когда Шуленбург в беседе с Молотовым 15 августа изложил немецкие представления о новом договоре. Он мыслился с немецкой стороны всего лишь в двух пунктах:
– Германия и СССР ни при каких обстоятельствах не вступят в войну друг против друга и не будут принимать мер, предусматривающих применение силы;
– договор вступает в силу немедленно после его подписания и будет действовать 25 лет.
Молотов явно удивился: только два пункта? Он тут же напомнил Шуленбургу, что существуют исторические прецеденты – например, договор СССР с Латвией 1932 года, с Эстонией. Договор же с Германией должен был стать куда серьезнее.
17 августа из Москвы без конкретных результатов уехали военные делегации Англии и Франции. Путь к соглашению с Германией был открыт. Тогда Молотов вручил Шуленбургу принципиальный документ, означавший фактическое принятие новых правил игры. В первоначальном проекте Молотов завершал его так: он предлагал сначала заключить торгово-кредитные соглашения, а затем перейти ко второму, политическому шагу. Проект гласил:
«Правительство СССР считает, что вторым и главным шагом, идущим вслед за первым, могло бы быть заключение пакта о ненападении, примерный проект которого прилагается с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики с тем, чтобы последний представлял органическую часть пакта».
Но Сталин не спешил. На полях молотовского предложения он с недовольством написал: «Не то». К словам о «втором шаге» он добавил «через короткий срок». Затем он выбросил слова о прилагаемом проекте пакта. Видимо, он не хотел сразу сообщить немцам советские предложения, выжидая реакции Берлина. Но зато меморандум от 17 августа однозначно говорит: именно Сталину и Молотову принадлежит идея особого секретного протокола к новому договору. Идея Шнурре не пропала, она лишь преобразовалась. Сталин без зазрения совести совершил плагиат.
Прошло два дня: 19 августа Шуленбург получил советский текст предполагаемого пакта. Проект, составленный в НКИД, умещался на двух страницах. На сталинском экземпляре – рукописная пометка «Передано Ш-гу 19/VIII».
В нем было уже не два, а пять пунктов, к ним – важнейший «Постскриптум» – будущий секретный протокол. Существенным отличием от немецких предложений был срок договора – не 25, а лишь пять лет. Еще одно существенное отличие состояло в наличии пунктов, в которых устанавливалось поведение одной стороны в случае нападения на нее третьей державы. Наконец, предусматривался консультационный механизм на случай споров. Все это придавало договору большую солидность.