Жить, не повторяя ошибок.

В глубине души — если, конечно, предположить, что она все же у него осталась — он гордился тем, что больше никогда не отступал от правил выживания. Что еще сотни и тысячи раз, глядя в чьи-то мертвые глаза, он мог сказать себе — это не я лежу сейчас здесь пустой оболочкой. Больше никогда — не я, и это только моя заслуга. Не тупая слепая удача, а только — я.

Северус прожил с тех пор почти два десятка лет, не испытав ни к кому из окружающих его людей — ничего, кроме оттенка уважения, да и то — крайне редко. Единственным исключением стал Драко, сумевший-таки вызвать у профессора какое-то сумбурное желание заботиться, приглядывать, помогать… и он же стал единственным за всю жизнь воспитанником Снейпа. Возможно, между этим существовала какая-то связь, но делать выводы из единичного случая — можно ли придумать большую глупость? Исследователь в Северусе был со всей определенностью против.

Ночь после разговора за чашечкой кофе оказалась богатой на размышления. Отчаявшись заснуть, Снейп просидел почти до утра у камина, зацепившись взглядом за пляшущие за окном тени, не зажигая огня, наслаждаясь знакомым полумраком.

По всему выходило — к тому, что он сделал, больше всего подходило слово «предательство».

Мысль была неприятной, и Северус почти наслаждался ею, прокручивая в уме события прошлой весны — и снова и снова убеждаясь, что промолчал по единственной причине, притянув за уши излюбленный тезис о мировой справедливости. Ему просто не хотелось делать того, что никто не сделал в свое время по отношению к нему самому.

Поймать себя почти в сорок лет на пестовании юношеских обид было фактом, который вполне может считаться обидным сам по себе. И был еще один — куда более неприятный — то, что Поттер, в отличие от него, в неполные восемнадцать, не обращая внимания на тучу собственных поводов быть обиженным, сделал куда более правильный выбор. Он ведь не просто вытащил из мозгов Драко наружу всю правду, разрушив хрупкий блок заклятья памяти. Он научил Малфоя жить — с этим, раз Драко с такой легкостью впоследствии прыгнул в его постель, и, Мерлин их обоих забери, ну не были они похожи на вынужденных любовников…

Они были счастливы — вот что так неотвратимо цепляло за них чужие взгляды. Они чувствовали друг друга, понимая, слыша с полуслова, с полунамека. Они стали идеально сколоченной боевой парой — тут просто нельзя было не восхититься стратегическим гением Дамблдора, все же сумевшего извернуться и воспользоваться мальчишками в, казалось бы, совершенно тупиковой ситуации их нелегких отношений с Орденом Феникса. Воспользоваться не одноразово, а планомерно доведя их до нужного Дамблдору финала. Темного Лорда-то, как ни крути, Поттер все же пришиб… что и требовалось доказать.

Вот только не учел, в какую кашу вся эта история свалит Магический Мир — после. Наверное, тогда, в разгар перешедшей, наконец, в открытую форму войны, было уже неважно, что будет дальше. Было важно закончить ее с наименьшими потерями, а потом уже — просто закончить, все равно, как, лишь бы не позволить, не допустить окончательного падения, задавить диктатуру Лорда в зародыше, пока она не вырвала себе право формальной власти, окончательно загнав остатки Ордена Феникса в подполье.

А в том, что настоящее падение началось только после его смерти, когда сдуревший от страха Магический Мир начал выискивать потенциальных врагов чуть ли не на ровном месте, при этом так и не сумев отказаться от поддержки — финансовой, в первую очередь, что уж скрывать — чистокровных семей, окончательно погрязнув во лжи, так свойственной людям, так притягивающей их — была ли вина давно почившего Дамблдора? И что изменилось бы, будь он все еще жив?

Северус не знал ответов на эти вопросы, хотя и предполагал свои варианты развития событий. Альбуса больше нет, и именно в этом и заключалась основная проблема. Потому что толпа не существует сама по себе, она ходит за вожаком, радостно обретая одним махом и смысл жизни, и энергию, стоит только указать ей властной рукой цели и горизонты, попутно заткнув голодные рты бесплатными подачками. И то, что лидер вполне мог быть теневым, выставив вместо себя харизматичную фигуру на формальный пост Министра Магии, не меняло, по сути, ничего. Харизмы у нынешнего министра хватало, а вот мозгов…

Здесь нужны были мозги уровня Дамблдора. Единственного известного Северусу ЧЕЛОВЕКА, способного встать над потоком событий и увидеть истину. Других таких просто не существовало.

Настойчиво подкрадывающуюся мысль о том, что на эту роль идеально подошел бы стихийный маг, переживший достаточно для того, чтобы растерять остатки юношеских грез, и при этом умудрившийся выжить, что говорило бы о его внутренней силе и мудрости, Снейп отталкивал от себя обеими руками. Она была слишком… крамольной, слишком радикальной, слишком пугающей и невыполнимой, чтобы рассматривать ее серьезно.

Не при нынешнем положении магов. Не в этой травле, уже напоминающей травлю диких, опасных существ, в бешенстве нападающих на людей.

Людям никогда не понять, что это такое — быть стихийным магом. Может, поэтому Северус изнывал от одиночества, оставаясь в Хогвартсе после памятного скандала, развернувшегося в поместье Блэков. Может, поэтому он сидел с замирающим, тяжело бухающим сердцем, глядя на свернутый в трубочку пергамент, который среди ночи принесла ему Букля, отчаянно, от всей души надеясь, что там — предложение перемирия. На любых условиях.