Кроме себя, Луна не знала и никогда не встречала ни одного такого же «урода», как она, тем более — приблизившегося к грани психической нестабильности, но не перешагнувшего за нее. Ни одного — кроме своего отца.

Принять, что в мире может быть кто-то, кто займет его место — пусть даже лишь в этом смысле, по части взаимопонимания, почему-то оказалось чуть ли не сложнее, чем в свое время — принять его смерть. Не самое приятное ощущение — осознавать, что ты привыкла быть одинокой, привыкла, что тебя не понимает — никто, и уже давно не желаешь это менять, несмотря на все то, что говоришь вслух — равно как и самой себе.

Наверное, когда-нибудь я назову это «временем открытий», мрачно подумала Луна. Только и делаем, что что-то новое в себе находим и открываем… и ладно бы, только хорошее…

— Это тоже к лучшему, — шепнул Гарри, обнимая ее. — Все — к лучшему, разве ты не видишь?

Она рассеянно кивнула, привычно поморщившись от ощущения, что рядом с Гарри теперь невозможно прятаться. К этому можно привыкнуть, просто — нужно время…

Время, которого у них почти не осталось.

— Пожалуйста, Гарри… — вздохнула Луна. — Пожалуйста. Мне кажется, это было бы здорово. Драко понравится, вот увидишь… да и тебе тоже. Ты прав, я просто хочу отдохнуть. Но разве вам обоим не нужен отдых? Разве мы все не заслужили его?

Кто знает, сможем ли мы позволить себе это потом? — с непонятной тоской подумала она, так и не произнеся мысль вслух. Иногда стоило промолчать, чтобы Гарри услышал наверняка. У него талант игнорировать те слова, которые говорят ему в лицо, но те, которые ему удалось подслушать, он анализирует всегда. Гриффиндорская привычка…

— Я просто не хочу выходить отсюда, — вздохнул он и уткнулся носом в ее плечо. — Ты права, но… Я просто не хочу.

— Ты боишься? Ты, Гарри Поттер?.. — насмешливо фыркнула Луна.

— Да, — глухо проговорил он.

Разве можно ей объяснить, что такое — смотреть на нее, на Драко, на их улыбки, чувствовать их рядом, и каждый раз вспоминать, какой беспросветной теменью была жизнь всего несколько дней назад? Из чего они еле выбрались — еще бы толком понять, как именно? Может быть, когда-нибудь потом все забудется, сотрется в памяти, превратится в бесцветный сон, в воспоминание, в застывшую картинку в альбоме, и тогда получится поверить, что это — навсегда. Что кошмар, в котором все они прожили больше двух месяцев, не повторится.

Что можно делать шаги, пробовать новое, не бояться — жить, и тебе за это ничего не будет. Гарри никогда раньше не ощущал такого безотчетного, отчаянного страха, как сейчас. Страха сделать неверный шаг — и снова потерять контроль над собственной жизнью, даже не заметив этого. Не заметив, не поняв, в чем именно ты ошибся — так глобально, масштабно, вселенски, что даже висящий на твоей груди кусочек концентрированной магии зашкалило от попыток спасти тебя, удержать на краю пропасти ценой твоей собственной жизни.

То есть — да, конечно, амулет, по сути, как раз и спас ему жизнь. Им обоим с Драко, если уж так посмотреть… Вот только почему при каждом воспоминании о прошедших с дождливой мартовской ночи временах хочется выть раненым зверем? Почему так страшно помнить, что ты жил изо дня в день, принимал решения, чувствовал что-то, вот только это был — не ты? Всего лишь урезанная часть. Не самая лучшая.

А ты даже не мог увидеть этого. Тебе не оставили такой возможности. Тебя лишили тебя самого, не объяснив причин, не дав шанса исправить ошибку, не предупредив, что быть стихийным магом — это настолько бескомпромиссно и безжалостно, что, сбившись с пути всего на дюйм, ты окажешься в итоге на многие мили от цели. И тебе не будет пощады. Ее просто не у кого просить.

Гарри чувствовал, что цепенеет теперь каждый раз при одной только мысли о том, во что он на самом деле ввязался, став магом. Так легко, так ярко и волнующе было играть растущей силой прошлым летом, умирая и возрождаясь от счастья в объятиях Драко по ночам, такими смешными и наивными казались люди, лишенные способности видеть истину! И так до сжимающей сердце холодной черноты становилось стыдно сейчас вспоминать об этом. Они позволили себе заиграться, забыться — в упоении собственной исключительностью, они кичились своей неуязвимостью, толком не успевая испугаться, когда мир все же цеплял их, задевал краем на резких поворотах — ведь задевал же! — и они в упор не хотели, не желали видеть, что это — предупреждения. Возможно, последние.

Что с того, что они выиграли войну? Точнее — помогли выиграть Ордену Феникса. Еще точнее — всего лишь выступили в отведенной им роли, как марионетки. Что с того, если в результате их бесшабашности и безалаберности жизнями заплатили не только они, но и сотни, тысячи других стихийных магов, которых они походя подставили под удар? Им ведь казалось, что жизнь бесконечна, и с ней можно будет заигрывать, пока не станет скучно… и не найдутся другие игрушки. Бесконечна — как и их неуязвимость и сила. Как их любовь.