Вот так. Являться к любимой женщине с бутылкой водки вместо цветов – это не пошлость, это то, что надо, а… да что тут говорить.

Через несколько дней раздался звонок в дверь. Я взглянула в «глазок» и сначала не сразу узнала лучшего друга Лиса Витю. Мирить, думаю, приехал.

– Ты извини, что я без звонка. Но у Лиса просить твой телефон неудобно, а мне ужасно хотелось тебя видеть.И протянул полиэтиленовую сумку. Я заглянула: бутылка водки и четыре яблока. Ну что ты будешь делать?!

Хау ду ю ду?

У Зощенко есть рассказ о том, как сидит в поликлинике очередь к врачу и все жалуются на свои болезни. Причем каждый считает, что его болезнь самая страшная и опасная, не то что у других. «Разве у тебя болезнь – грыжа? Это плюнуть и растереть – вот и вся твоя болезнь, – говорит один больной. – Ты не гляди, что у меня морда выпуклая. Я, тем не менее, очень больной. Я почками хвораю». А в ответ одна дама ему говорит: «При вашей морде эта болезнь малоопасная. Вы не можете помереть через эту вашу болезнь». Ну, тот, конечно, возмутился: «Я не могу помереть! Вы слыхали? Много вы понимаете, гражданка!» И так далее. Чуть не до драки дошло. Такой вот смешной рассказ. И очень, надо сказать, жизненный. Вы замечали, как мы все любим поговорить о наших болезнях? А зачем, кому это интересно? Для этого есть врачи, им и жалуйтесь. Помогут, нет ли – это другой вопрос, но хотя бы выслушают, им положено. Как у Жванецкого: «Папаша, быстро, на что жалуетесь – и домой!»

Да что здоровье – это еще можно понять. Но мы вообще очень любим жаловаться, вызывать к себе сочувствие.

Была я как-то в гостях. Чуть опоздав, пришла пара, муж с женой. Я их не знала, а остальные знали, но, судя по всему, давно не видели, стали расспрашивать, как, мол, и что, и где они пропадали несколько лет. Муж уткнулся в тарелку, а жена рассказала душераздирающую историю. Оказалось, что муж ее заключил какой-то выгодный контракт и уехал работать по этому контракту… я не поняла – куда, но было ясно, что куда-то к черту на кулички. И она, как верная подруга жизни, последовала за ним. Там, у черта на куличках, они чуть не спились от скуки и прочих страданий. Но когда вернулись, наконец, домой, муки ее не кончились. Сначала она возилась с евроремонтом новой квартиры, которому, как казалось, не будет конца, поскольку проклятая квартира мало того, что огромная, да еще двухуровневая. Но и это не все! Она, как загнанная лошадь, носилась в поисках антикварной мебели, и теперь эту рухлядь приходится приводить в божеский вид, и мастер целые дни стучит, пилит, а у нее от запаха краски аллергия и головная боль. В процессе этого страшного рассказа я шепотом поинтересовалась у хозяйки – откуда все-таки они, бедные, вернулись, и выяснила, что все декабристские подвиги, а также спаивание от скуки происходили совсем не «во глубине сибирских руд», а… ни за что не поверите – в Париже! Узнав это, я начала громко неприлично смеяться. Мой дурацкий смех очень обидел рассказчицу, а от хозяйки я получила мягкий упрек в бестактности. Кстати, муж-декабрист за весь вечер не вымолвил ни слова и молча напивался, из чего я сделала вывод, что парижская скука преследует его и на родине. Остальные гости, не в пример мне, были люди воспитанные и с сочувствующими лицами слушали рассказы страдалицы. Правда, я уловила несколько одобрительных взглядов в мою сторону, когда я заливалась смехом в самых трагических местах (ну не смогла сдержаться, хоть убей!).

У меня есть знакомая. Замужем она уже двадцать лет и все двадцать лет мучается со своим мужем. Муж у нее и правда не сахар (а у кого сахар?). Деньги не зарабатывает, выпивает, неряха, скандалист и прочие прелести. Уже вскоре после свадьбы она объявила, что он «типичное не то», но, надо думать, еще на что-то надеялась. Но надежды не оправдались. И вот двадцать лет скандалы и слезы. После каждого скандала идет обзвон подруг с подробным рассказом. Если она приходит в гости – все присутствующие весь вечер вынуждены слушать бесконечный монолог о муже-подлеце. Все ей сочувствуют и советуют развестись. А что еще посоветуешь, если на робкие реплики, что, мол, может, все обойдется, в ответ слышишь уверенное: «Дохлый номер!» Но о разводе она и слышать не хочет, сначала потому, что не хочет лишать ребенка отца, и дочка должна жить в полноценной семье (хотя, когда дочке исполнилось восемнадцать лет, она тут же дала деру из «полноценной семьи» и вышла замуж за первого встречного), а теперь она не разводится, чтобы не делить квартиру. «Не дождется! Буду тянуть свою лямку до конца!»

Ну, это, конечно, ее дело. Но тогда не впрягай в эту лямку своих друзей, тяни молча.Вот, например, в Америке. Спрашиваешь: «Хау ду ю ду?» – а в ответ слышишь: «О’кей!» А у нас на вопрос «Как вы поживаете?» сразу начинают подробно рассказывать – как. Разумеется, очень плохо. Здоровье – никуда, мучает радикулит, мигрень, атеросклероз, язва (нужное подчеркнуть). Нет сил терпеть невестку, зятя, свекровь, брата, сестру, соседку, начальника (нужное подчеркнуть). Нет денег приобрести квартиру, отремонтировать дачу, купить сапоги, съездить на Канары (нужное подчеркнуть). И наконец, полное разочарование в Чубайсе, Зюганове, Жириновском, Явлинском, Путине, Лужкове (нужное подчеркнуть).

Наверное, нашим людям не хватает любви и они своими жалобами хотят пробудить в окружающих «давно умолкнувшие чувства». Кто знает…

Гуд-бай!

Синичкина опять собралась замуж. На этот раз за австралийца. Нашла его через какое-то брачное агентство. «Синичкина, – говорили мы ей, – ну почему за австралийца? Как ты собираешься с ним общаться, ты ж английского не знаешь?» «Общаться – в смысле – разговаривать? – уточняла Синичкина. – Во-первых, кое-какие слова я знаю: ай лав ю и гуд-бай, вполне достаточно. А во-вторых, у меня уже было три русскоязычных мужа, а толку?» «Толку не было, потому что ты их не любила!» – резали мы ей правду-матку.

У Синичкиной было хобби – выходить замуж, причем в основном за нелюбимых мужчин. Она объясняла, что за тех, кого она могла бы полюбить, замуж выходить нельзя. «Они не годятся в мужья, это не их амплуа. Замуж надо выходить по расчету». Что она имела в виду? Как ни странно, но вовсе не материальный расчет. Например, выходя за первого мужа, она рассчитывала, что с ним будет весело. Он был клоуном в цирке, и Синичкина буквально падала от смеха на его выступлениях. Но вне манежа он оказался жутким занудой. «Тебе бы все хиханьки да хаханьки, – выговаривал он ей. – Нет чтобы щи приготовить».

Щи готовить она не умела и вообще терпеть не могла стоять у плиты. Поэтому она вышла замуж за полковника милиции, который прекрасно готовил. Неизвестно, как он боролся с теми, кто кое-где у нас порой честно жить не хочет, но пироги с капустой его были выше всяких похвал. Кроме того, он улучшил жилищные условия, выбил трехкомнатную квартиру, что было уже сверх расчета. При разводе он эту квартиру поделил, и Синичкина опять оказалась в однокомнатной квартире, с чего начинала свою семейную жизнь с полковником. Но сначала ничто не предвещало развода. Может быть, она бы и прожила с ним всю жизнь, если бы однажды за ужином, поедая вкусные котлеты, на которые полковник был большой мастак, они не заговорили о политике, и тут выяснилось, что они стоят на разных политических платформах. До этого поговорить как-то не удавалось: полковник то квартиру выбивал, то занавески развешивал, то на кухне колдовал, то белье гладил (это было особенно любимым занятием). А тут вдруг разговорился и такого наговорил, что она запустила в него котлетой и со словами «Жри свои котлеты сам, конформист несчастный!» – ушла от него навсегда.