Скорей, скорей к церкви!

Но меня уже опередили.

На почтительном расстоянии от звонарни стояла группа сельчан. Перешептывались, смотрели ввысь, словно стараясь увидеть небесного посланца, пробудившего к жизни древний колокол.

– Слышали? – подошел ко мне милиционер и кивнул в сторону крестьян. – Они уже давно собрались. Вроде знали, что звук будет…

– Товарищ Прибыльцов! Разыщите приставную лестницу и тащите сюда!

Пол звонарни под колоколами был покрыт ровным ковриком свежевыпавшего снега… Стараясь не потревожить белый пушок, я стал обходить площадку, не сводя глаз со снега, налипшего на «древнее творение». И…

Наконец-то!

Вот она осыпь снега на колоколе и пятнышки чистого металла! Конечно, следы ударов! Значит, кто-то чем-то откуда-то бросался? Только так! Откуда? «Угол падения равен…», впрочем, сейчас это не имеет значения… Что же могло быть? Неужели?.. Но ведь тогда грохот выстрелов, визг рикошетов? А быть может, медь – насквозь? Но, нет, ничего подобного!.. На белой пелене – кучки снега…

К черту рукавицы, к черту перчатки…

Осторожно, осторожно! В полу щели…

Стоп! Есть! А ну, еще тут попробуем аккуратненько порыться. И тут есть!

Я снял шапку и подставил воздуху лицо, намокшие от пота волосы на лбу… Перевел дух…

Как я мог забыть о существовании этого нелепого, непригодного к бою, но – оружия?

Оружие это особое: прицельный выстрел на двести пятьдесят шагов гарантирован. Не только по огромному колоколу, но, если глаза хорошие, то и в человеческую голову! А главное: если не на воздухе стрелять, а из дома, из форточки – абсолютно бесшумно!

– Прибыльцов! Брось лестницу: не нужна. Лезь сюда!

Скрипят ступеньки.

На моей ладони три грибовидных крохотных кусочка сплющенного свинца.

У Прибыльцова глаза круглеют…

– Малопулька!!!

– Так точно! Здорово, а? И не слышно и не видно.

– А почему рикошетов не было?

– Огромный вес колокола и его висячее положение поглощают ничтожный вес пульки. Понимаешь? Начальная скорость малокалиберной винтовки очень мала… Впрочем, это я тебе объясню, когда поедем домой… И еще потому, что пули выпускались под прямым углом. Отсюда и грибовидное плющение. Почему так? Свинец-то много мягче, чем этот медно-серебряный сплав! Разбираешься?

– Вроде…

– Под прямым углом… под прямым углом… Теперь поищем, товарищ старший милиционер, этот прямой угол… Поищем, поищем… Так… Церковь не совпадает. Скольжение получается… Тут обязательно были бы рикошеты… Значит… Значит: вот тот двухэтажный дом, на отлете от улицы, и спереди него и сзади – пустошь. Да, если мысленно протянуть линию… Ты не знаешь, чей этот дом?

– Так это же читальная здешняя… Не жилой он, дом этот. Хозяина прошлый год, осенью, фуганули. Там, кажись, избач нынче живет…

– Избач, говоришь? Это хорошо, что избач. Это, брат, просто замечательно, что избач! Пойдем-ка, товарищ милиционер, знакомиться с избачом.

Парень лет двадцати, с лицом, на котором, словно навсегда, застыло выражение недоумения. Толстогубый, с полуоткрытым ртом и крупными веснушками на переносье. Таких крестьянских парней рисовали передвижники.

– Неважно у тебя, товарищ Федя Поливанов, в читальне. Грязно, запущено… Газеты не подшиты, шкафы с книгами в пыли. А главное, холодно! Кто же сюда читать пойдет? Почему ты дров в сельсовете не требуешь, уборщицу-истопницу?

– Это вы еще не все перечислили. – Поливанов, прихрамывая, подал мне стул и вздохнул с горечью. – Вторых рам нет. Порастащили, когда раскулачивали хозяина. В печах дымоходы обвалились… половицы прогнили.

Венцы подводить нужно…. Я говорил, говорил… Да разве сейчас до этого?!

– Почему же не до этого?

Парень ответил газетно:

– Сейчас – главный удар по кулаку! Вот справимся с коллективизацией, тогда уж всурьез – за книгу. А сейчас… война!

– Через край берешь, Федя Поливанов. Через край… Комсомолец?

– Конечно! Я в детдоме воспитывался.

– Как ты смотришь на эту историю с колокольным звоном?

– Да что ж я? Тут и поумнее меня ничего сообразить не могут… Вот, разве, вы что-нибудь выясните или Виктор Павлыч. Только он не интересуется.

– А ты знаешь Дьяконова?

– Господи! Он же меня в детдом определял… Еще в двадцать втором году… Мы оба с Алтая…

– Ага! Вот что, Федя. Покажи-ка, где ты живешь. Хочу посмотреть твое житье-бытье.

– Пожалуйста. Только неприбрано у меня… Сюда, по этой лестнице. Темновато. Не оступитесь.