— Экипаж танка? — удивился хорунжий.

— Да, — подтвердил полковник.

— Танк называется «Рыжий», — объяснил Томаш.

— А командир сержант Кос? — докончил хорунжий.

— Откуда вы знаете?

— Позавчера в полдень я арестовал шпиона, у которого были документы на имя Яна Коса. Отослал его в штаб армии.

— Что ты на это скажешь?

Черешняк только пожал плечами.

— Что я должен был сказать — сказал. А теперь поспать бы.

— Выведите его и подождите рядом, — приказал полковник хорунжему.

— Таких, как ты, надо усыплять девятью граммами олова, — бросил хорунжий, подходя к Черешняку и подталкивая его к выходу.

За дверьми подвала слышались голоса. Столкнувшись в дверях с выходящими, вошел поручник в шлеме.

— Советские разведчики перешли на нашем участке, взяли немецкого офицера, — доложил начальник охраны штаба.

— Давай их сюда.

В подвал вошел немец — лейтенант, слегка оглушенный и мокрый, а за ним, не в лучшем виде, его конвоир.

— Товарищ полковник, пленный взят в Ритцене. Докладывает старшина Черноусой.

— Допросите, — приказал командир полка своему начальнику штаба и протянул руку разведчику: — Спасибо. Вышли не к своим…

— Какая разница.

— Вы говорите по-польски?

— Немного. Под Студзянками вместе с первой польской танковой бригадой воевали, да и потом приходилось… с экипажем танка «Рыжий»…

— Невероятно! — удивился командир.

— Точно, товарищ полковник, — заверил Черноусов.

— Экипаж хорошо знаете?

— А как же!

— Хорунжий, — позвал он, — приведите этого специалиста по плаванию…

Офицер ввел Черешняка, который с трудом открывал глаза и зевал.

— Узнаете? — спросил полковник русского.

— Нет, — покачал головой удивленный Черноусов. — Никогда не видел.

В подвале воцарилось молчание. Прекратили даже допрашивать немецкого офицера. Через открытые двери доносилось эхо далекой стрельбы, где-то рядом ухали минометы.

— А мне показалось, что ты честный парень, — произнес полковник уставшим голосом. — Чуть было не поверил тебе и погубил бы людей. Продался фашистам?

— Я правду говорю, — возразил Томаш. — Три красные очереди.

— Молчи! — крикнул командир и обратился к хорунжему: — Через полчаса полевой суд, приговор исполните перед рассветом.

— Так точно… — Хорунжий вытянулся и доложил: — Во время обыска, товарищ полковник, у него в кармане найден нож со следами крови и подозрительная коробка с химическими средствами. Наверно, яд, с помощью которого…

— Мазь для прививки деревьев, — неохотно уточнил Черешняк. — Вчера нашел.

— Сам ее сожрешь.

Офицер схватил Томаша за плечо, чтобы вывести, но в этот момент из коридора в подвал ворвалась овчарка, зарычала на хорунжего, оскаливая зубы. Когда офицер отступил на шаг, собака прыгнула Черешняку на грудь в начала лизать ему лицо.

— Не удержала, — объяснила Маруся через полуоткрытые двери.

После минутного замешательства все повскакали с мест.

— Пошел… Пусти… Не трогай…

— Ваша собака? — опросил Черешняка полковник.

— Экипажа. Значит, и моя. — Томаш кивнул головой. — Шарик.

— Собака первой польской танковой бригады, — доложил старшина Черноусов и, шевеля пушистыми светлыми усами, добавил: — Раз она узнала, значит, все в порядке. Это свой парень.

В то время, когда в подвале восточнее Ритцена решалась не только судьба Черешняка, но и всего плана освобождения города путем взрыва шлюза, три танкиста из экипажа «Рыжего» вынуждены были вести бой по его обороне. Кто знает, может, и прав был Елень, утверждая, что не Томашу, а им выпала злая доля.

Трещали пулеметы, в небе висели осветительные ракеты. По запаханному полю шла в атаку немецкая стрелковая цепь.

На этаже дома, который еще вечером занимала подрывная команда «Хохвассер» («Половодье»), точно были распределены обязанности у амбразур: Григорий, словно слившись с прикладом пулемета, бил короткими спокойными очередями, а Густлик подавал ему ленты и через определенное время пускал ракеты, чтобы осветить поле. Янек целился долго, стрелял из винтовки редко, но каждая его пуля попадала в цель — то задерживала и сваливала бегущего, то приподнимала лежащего, чтобы в следующее мгновение распластать его на земле.