Раздался свист, затем быстро застучали мелкие капельки звуков морзянки. И снова раздался голос русского: «Горит!..»

Янек не знал, откуда доходят до него эти голоса: издалека или с близкого расстояния; он не понял, кто горит: то ли говоривший, то ли один из бомбардировщиков.

— Вернись на свою волну, — приказал ему Семенов.

Янек с неохотой снова настроил приемник на волну бригады; на ней опять ничего, кроме треска, шума и попискивания, не услышал. Шарик заворчал, повертел головой и, уткнувшись лбом в колени Янека, часто задышал, высунув язык, похожий на ломтик ветчины. Тяжело было смотреть на него, потому что от этого еще больше начинала мучить жажда. Семенов приказал экономить воду, но ведь Шарик этого не знал, и объяснить ему было нелегко.

— «Береза-пять», «Береза-пять». Я — «Ока». Я — «Ока»… — Голос Лидки, дежурившей у бригадной радиостанции, был приглушен расстоянием. Она еще раз повторила: — Я — «Ока», прием, прием. — И снова наступила тишина.

С того времени, как Лидка вернула Янеку рукавицы, он видел ее несколько раз издалека и неизменно в сопровождении офицеров из штаба или хорунжего Зенека, но ни разу с ней не разговаривал. Сейчас у него уже и в помине не было рукавиц, которые она носила, потому что он отдал их вместе с другими ненужными вещами старшине штабной роты. Позывные «Береза-пять» относились не к ним, но Янек воспринял их как предупреждение. Он протер глаза тыльной стороной ладони, смахнул со лба капли пота, поудобнее уселся на сиденье.

Тишина в эфире длилась еще несколько минут, затем снова послышался писк и треск. Отозвался мужской голос, но слов нельзя было разобрать. Кто-то кого-то вызывал. Янек слегка повернул ручку и услышал:

— Я — «Береза-один», внимание…

— Слышу, «Береза-три»… «Береза-два» слышит.

— Я — «Береза-один», от левого вперед… Левый, быстрей… Перед тобой…

— Вижу… Готов.

— Механик, спокойнее… Огонь! Готов.

— «Береза-два», попал.

— Притормози, заряжай подкалиберным.

— Два горят.

— Третий готов.

— Попадание в гусеницу, горят баки!

— С машины.

— Заряжай, заряжай… О черт!

— Я — «Ока», я — «Ока». «Береза-пять», слышишь…

Голоса стихли, ушли куда-то дальше, и вдруг отчетливо прозвучало:

— Огурцы на грядке, у края леса, вправо пять от трубы…

Кто-то застучал по броне и крикнул:

— Ребята, воды хотите?

Над люком показалось лицо Черноусова. Обеими руками он протянул каску, до краев наполненную водой.

Василий поблагодарил старшину и взял у него каску. Передавая ее друг другу, все по очереди пили по пяти глотков, а другие считали — чтобы было по справедливости. Вода была теплая, с болотным привкусом, который долго потом оставался во рту. Остатки воды отдали Шарику, который быстро выхлебал ее, ворча от удовольствия.

— Василий, ты слышал?

— Слышал. «Береза» — это третья рота.

— Они бой вели. Что с ними стало?

— Неизвестно, но, думаю, жарко было.

— У нас тишина. Может, там мы были бы нужней.

— Может быть.

Как бы в ответ на это замечание о тишине они услышали звук, похожий на скрежет огромных старых часов, с заржавевшими колесиками и пружинами, не заводимых много лет. Елень, сидевший на ящиках со снарядами, вскочил и быстро захлопнул все люки. И вовремя: в следующее мгновение один за другим загремели взрывы.

— Это химический миномет, небельверфер по-ихнему, — пояснил Густлик. — Знаю я этого черта, разглядывал его поблизости. У него шесть стволов. Вместе соединены. А как начнет лупить, так уж лупит вовсю.

Залп, ударивший впереди, был только сигналом. Теперь немецкие минометы начали лаять, как собаки в деревне на проезжающую по улице машину. Они лаяли то слева, то справа, будто распаляя друг друга, а огонь их, видимо корректируемый наблюдателем, искал окопы в лесу и неуклонно приближался.

Осколки, сначала редкие, теперь часто клевали по броне, стукались со звоном и отлетали, гудя, как шмели.

Запахло землей и пылью. Вдруг весь танк встряхнуло. В уши ударила волна грохота.

— А вот и нам попало, — нарушил молчание Саакашвили и добавил одну из немногих выученных им польских фраз: — Нех их холера…

— Ничего, — спокойно произнес Василий. — Это не самое страшное. У нашего коня крепкая шкура.

— Я выйду посмотрю, — забеспокоился механик. — Кажется, по жалюзи мотора ударило.

— У тебя они закрыты?

— Да.

— Тогда подожди, пока не кончат.

— Добрый конь, — повторил Янек. — Надо бы наш танк как-нибудь назвать.

— Может, Гнедым? — предложил Елень. — У моего старика был Гнедой, не крупный, но добрый, выносливый…

— Ну нет… Гнедой к танку не подходит, — запротестовал Кос.

— У Александра Македонского коня звали Буцефал, — улыбнувшись, заговорил Василий, — а у рыцаря Роланда во время битвы в Ронсевальском ущелье был Вейлантиф, быстрый аргамак…