Шрифт:
Все понимали, что теперь они похожи на человека, глухого и хромого, непригодного к бою.
Низенький капитан выбрался из погреба, присел рядом с Василием.
— Досталось вам.
— Досталось.
— Глупо, что от наших, но вы сами понимаете.
— Понимаю. Нам нужно было сигнал ракетами подать, да не удалось: осколком верхний люк заклинило.
— На рассвете будем пробиваться. Не знаю только, продержимся или нет. Немцы лезут без передыху, а у моих людей по десяти патронов осталось.
— Мы прихватили для вас патроны.
— Это здорово. Может, и для орудия тоже немного снарядов дадите? У меня осталась одна семидесятишестимиллиметровка.
— Дадим. Тем более что наш танк здесь останется, с места сможет вести огонь. На ходу хуже. Мы с вами пойдем. Еще два ручных пулемета есть.
Баранов разослал связных. В надвигавшейся темноте к танку начали собираться бойцы. Елень выдавал им ящики с патронами. Снаряды брали но два сразу, уносили под мышкой.
— Противопехотные мины тоже есть.
— Некому устанавливать, люди спят. Перед рассветом, как уходить будем, закопаем их. Сейчас в каждом отделении по одному человеку дежурят и всех будят, как только немцы лезть начинают. — Капитан взглянул на часы и добавил: — У них во всем орднунг — порядок, значит. Воюют по часам. Через пятнадцать минут полезут.
— У вас не на чем снаряды к орудию подвезти? Быстрее дело пошло бы.
— У меня есть две лошади, но я их берегу. А то, боюсь, раненых не вывезем.
Баранов говорил медленно, словно выдавливал каждое слово из себя. На лице было написано безразличие, как у человека, смертельно уставшего. Только когда он встал, оживился немного.
— Я пойду, сейчас начнется. Вы не обижайтесь, глупо получилось. От всего сердца вам спасибо. Теперь мы хоть пробьемся, а так все до одного остались бы в этом песке.
Как и говорил капитан, немцы в назначенный час действительно начали очередную атаку, открыв огонь с дальней дистанции. В темноте по огонькам выстрелов видно было цепь наступающих. Они приближались с каждой секундой. Гитлеровцев поддерживали минометы, обрушившие весь свой смертоносный металл на крохотный клочок, защищаемый советскими бойцами. Гвардейцы не отвечали и, только когда враги приблизились почти вплотную, открыли огонь. Экипаж в это время находился в танке.
— Помогли им наши патроны, — сказал Василий. — Вроде как бы свежей крови влили.
Вскоре заговорило орудие, а следом за ним хлестнули очередями пулеметы. Патронов не жалели: все равно на рассвете их придется расстрелять до последнего.
Когда все стихло, рядом с танком раздалось еще два винтовочных выстрела. Выбрались наружу и увидели: из-за танка, стоя рядом, вели огонь сибиряк и Черешняк.
После блеска выстрелов и грохота боя стало совсем темно и тихо. Вернулся Баранов, сел около Василия. Сказал:
— Как-то глупо вышло…
Он не договорил, уткнулся головой в колени и заснул.
Щуплый автоматчик присел около него на корточки, прижав к груди обеими руками автомат. Боец клевал носом, голова опускалась, он ударялся подбородком о ствол, просыпался и снова начинал дремать.
Танкисты молчали. Янек держал между колен голову Шарика, смотрел ему в глаза, чесал за ушами и что-то тихо шептал.
— Одному бодрствовать, остальным спать, — приказал Семенов. — Я первым заступаю на дежурство.
Густлик и Григорий без разговоров сразу же улеглись. Кос остался.
— Василий…
— Что?
— Напиши генералу донесение, что нам насос нужен.
Поручник не сразу понял. С минуту он молчал, наконец решительно отрезал:
— Никуда ты не пойдешь.
— Может, я, пан поручник?.. — неожиданно вмешался Черешняк. — Хоть спина болит, но я все равно пошел бы. Одному легче пробраться. Винтовка у меня есть, патроны тоже…
— Пойдет другой, не я и не он, — перебил его Кос и, потрепав Шарика, упрямо повторил: — Напиши.
Василий понял. Не верил, что это удастся, но не хотел доставлять огорчения Янеку и, главное, не имел права отказаться ни от одного, даже малейшего шанса спасти танк и экипаж. Шанса поддержать батальон при выходе из окружения. Он пошел к танку и при свете маленькой электрической лампочки, освещавшей прицельное приспособление, набросал несколько слов на листке, вырванном из блокнота донесений.
А Янек тем временем взял из танка свой шарф и шлемофон. Аккуратно сложил шарф, потом долго в темноте вдевал нитку в иголку. Рядом, забравшись под танк и прижавшись друг к другу, спали Елень и Саакашвили.