В трёхлетием возрасте Виктор тяжело заболел. Быстро уставал, был вял, апатичен, медлителен, безучастен. Развилась одышка.

На спине мальчика стал образовываться горб – следствие сильного ушиба позвоночника. Корсеты и лекарства не помогали. Мальчика поместили в Екатерининскую детскую больницу в Петербурге.

Случайное падение резко усилило и обострило болезнь. Это была случайность драматическая.

Но следом, словно Господь отмеряет испытания, посылаемые будущему гению русской живописи, – и оптимистическая случайность.

В один из майских вечеров 1875 г. в квартиру Мусатовых явился незнакомый человек – по рекомендации местного врачебного инспектора и предложил свою помощь. Это был молодой врач Никодим Овсянко. И после года упорного лечения по методике ортопеда Корженевского произошло чудо – рост возобновился, появилось равновесие при ходьбе. И главное – Виктор вновь начал улыбаться. Разумеется, перенёсший мучительную болезнь мальчик носит корсеты, ортопедическую обувь, страдает от своей физической дисгармонии и окружающим его стремительным миром. Но душевная гармония постепенно возвращается к шестилетнему Виктору Мусатову. Именно в это время он создаёт свои первые рисунки.

И уже в первых зарисовках – мотив, который станет для него лейтмотивом: небольшие городские дворянские усадебки. Их было особенно много на бывшей Дворянской (в конце XIX века – Аничковой) улице на южной и юго-восточной окраине Саратова.

…Когда деревья были большими… Маленькие городские дворянские усадебки старого Саратова поражали крохотного мальчика своей огромностью, стройностью, строгостью: колонны, подпирающие кровлю или балкон мезонина, необычные для мещанских домиков окна фронтонов, подчёркивающие сказочную величавость усадеб дворовые флигели, симметрия и гармония во всей архитектурной композиции.

Мечтательный фантазёр, он придумывает сказочно-романтические сюжеты, населяя скромные саратовские дворянские усадебки фантастическими обитателями.

Особенно таинственно выглядел красивый особняк – на возвышении напротив шахматовского дома, после смерти покровителей семьи Мусатовых, доставшийся дочери генерала Н. А. Трироговой, где лет десять доведётся жить семье Мусатовых.

Хорош был и шахматовский особняк. Юный художник один за другим открывал для себя гармонию городской дворянской усадьбы. Не будучи дворянином по происхождению, живя внутри этого причудливого мира «уходящей натуры», он всё больше любил его и всё глубже понимал. Подобно вырубаемому «вишнёвому саду» у Чехова, стареющие усадьбы саратовских дворян как образ уходящей эпохи продолжали сохранять свою чарующую хрупкую гармонию в рисунках печального мальчика с неуверенной походкой – Виктора Мусатова.

Интерес к «уходящей натуре», к рассыпающимся дворянских усадьбам XVIII века подогревался и духовной атмосферой трироговского особняка.

В маленькой угловой комнатке нижнего этажа шахматовского и трироговского особняка, где при свете огня в каминной печи делал свои наброски по памяти юный художник, часто слышны музыка, пение, голоса спорящих сверху – там собирается родня Шахматовых-Трироговых.

Романсы Алексея Шахматова пользовались популярностью и в Петербурге, и во Франции. Сестра хозяина дома Софья Григорьевна обладает дивным контральто. В будущем ей суждено было стать известной певицей. Возможно, в усадьбе стариной постройки сверху вниз были слышны даже устные эссе знатока XVIII века, поклонника «Людовиков и Версалей» – Алексея Шахматова.

Всё услышанное и увиденное в детстве укладывается в этой красивой головке, нескладно посаженной на короткую шею. Нескладна внешность, гармонична внутренняя духовная жизнь Виктора Мусатова.

Спустя почти двадцать лет, пытаясь передать свои ощущения с помощью стихов, он сформулирует некий алгоритм своей живописи: «Тоска меня мучит, музыкальная тоска по палитре…»

Рисунки служили штудиями. Подлинное вдохновение возникает перед мольбертом. Рисунки вполне реалистичны, по ним можно изучать архитектуру дворянских городских усадебок Саратова XVIII – начала XIX вв.

Живопись, рождаемая кистью увечного юноши из Саратова, – фантастична. То есть сами по себе детали картин вполне реалистичны и по ним тоже можно изучать историю. Но не историю конца XIX века: и архитектурный стиль, и костюмы изящных барышень в беседке или у пруда, – это всё придуманная живописцем «дворянская жизнь», по времени, ближе всего – ко второй половине XVIII века.

Для историка – такой, отражённый во времени взгляд – вещь крайне любопытная. Набирающий скорость XIX век с его промышленной революцией, остро социальным искусством, насыщенной внутренней драматургией литературой, – и тоска по гармонии. Где её искать? Проще всего, казалось, – в живописи.

Вот и выходит, что удивительные, придуманные картины Борисова-Мусатова с юных лет его – это и отражение артефактов XVIII века, но и – устремлений, тоски по гармонии, вкусов и предпочтений значительной части русского просвещенного (не обязательно только дворянского) общества.

Обращение к мотивам прошлого в творчестве мастера кажется вполне закономерно. «Горбунчик» – ласковое прозвище. Но всё равно – обидно.

А хочется, – гармонии и красоты, с которыми так не сочетаются и немощное тело, и социальные язвы и несовершенство человеческого общества, порождаемые шумным и стремительным XIX веком (во всяком случае, рубежом XIX–XX вв.) Так рождаются фантазии, в которых всё спокойно, красиво, гармонично и поэтично.