— Пришли ко мне Зою!

— Ну, спросим доктора: он велел подождать. Может быть, разрешит.

— Попроси его… Ей-Богу, я скорей выздоровлю!.. Даю вам слово…

— Вот наказание!.. Я пожалуюсь, если будешь разговаривать…

Я уткнулся в подушку и тихо плакал, как обиженный маленький мальчик. И чувствовал я себя как маленький мальчик: сердился на маму и хотел назло ей умереть. А когда растворилась дверь и гулко прозвучал строгий голос доктора, обходящего всех больных в сопровождении фельдшерицы, я испугался и притих, притворился спящим и боялся, что мать будет на меня жаловаться доктору.

— Ну-с, молодой человек, как наши дела?..

— Капризничает он…

— Оставь, мама!

— Требует невесту…

— Эге!.. вон он чего захотел. Это хороший признак. Ну-ка, жених, сядьте, я послушаю… Температура?

— 36,7.

— Отлично. Повернитесь, жених, спиной!.. Вот так.

— Время ли теперь думать о женитьбе…

— Да-с, придется еще полежать… А пожалуй и того… на юге пожить… Дышите глубже! Еще!.. Хорошо, в общем хорошо. А жениться всё-таки рано. Это, молодой человек, всегда успеется.

— Я прошу, доктор, не жениться, а только дать мне свидание с невестой.

— Денька через три-четыре… и то при одном условии… на приличном расстоянии… Смотреть друг на друга можно, а приближаться — никоим образом…

— Через два дня… А раньше?

— Я сказал, не через два, а через три-четыре. А впрочем, завтра увидим. Главное — не волноваться…

— Если не пустите, я буду волноваться гораздо больше, доктор. Нельзя ли завтра!.. Ну, хотя послезавтра!.. Мы не видались целую вечность.

Утро вечера мудренее… Завтра увидим, а не увидим, так посмотрим.

Доктор пошел прочь, мать — за ним. О чем-то они тихо разговаривали в дверях, а я лежал и улыбался во весь рот: скоро увижу, наконец, мою Зойку, мою прекрасную любимую Зойку… Какая она стала?.. Господи, как я счастлив!

— Мама, что сказал доктор? Можно завтра? да?

— Можно завтра… А потом советует пожить в Крыму до осени…

— Ура… О чем же ты грустишь и вздыхаешь?.. Всё идет прекрасно…

— В Крым надо… Напрасно я отправила тысячу назад, Калерии…

— Мы обвенчаемся и вместе поедем в Крым… Господи, как это великолепно!..

— Лежи, не вскакивай на постели! Нельзя.

— А какой теперь месяц?

— Завтра — первое мая…

— Неужели — май? Не может быть!

— Май. Лежи же, Христа ради…

— Лежу, лежу… Всё лежи да лежи… Надоело уж…

— Скажи — слава Богу, что жив остался… Думали не встанешь совсем.

— Глупо, значит думали… Зоя где остановилась?

— Молчи!

— Не замолчу. Скажи, где!

— У родных.

— Приходила она сюда?

— Каждый день заходит. И сегодня прибегала уж…

— Милая… милая… Она боялась, что я умру…

— Вместе ревели в приемной… Она ничего девушка, нравится мне…

— Вот видишь!.. А ты… Она удивительная… такой больше нет на свете!..

— Перестанешь ты болтать, или мне к доктору итти и пожаловаться?

— Молчу, молчу, мама… А смеяться можно… Это не вредно, а напротив…

— Потихоньку смейся…

Лежу и смеюсь. Не знаю, чему смеюсь… Всё смешно: и рука у меня смешная, и ноги очень длинные, как у покойника, и прическа у мамы смешная… И фельдшерица курносая — нельзя смотреть на нее без смеха…

— Ну, будет уж!.. Посмеялся и довольно…

— Это невозможно… Ей-Богу!.. Уморительно!.. А какой сегодня день?

— Ей-Богу, я сейчас пойду к доктору…

— Молчу, молчу, мамочка… Ябеда ты какая… сутяга!..

— Кушайте!

— Опять — манная каша!.. С первого дня началась эта каша…

— Не капризничай!

— Когда же дадут курицу?

— На обед.

А всё-таки вкусная каша, душистая. А посреди — лужица из растопившегося желтого масла. Даже слюнки потекли.

— А ложку!.. Забыли ложку!..

— Извините, сейчас подам…

Смешная, курносая… Похожа немного на Веру Игнатович. Где-то теперь Вера и Касьянов?.. Живо съел кашу, выскоблил дочиста тарелку, а есть всё хочется.

— Вот вам молоко.

— Весьма и очень, сестрица милосердная, признателен…

— Я не сестра, а фельдшерица…

— Ну, всё равно.

— Всё равно, да не одно.

Поел, попросил зеркало и стал смотреть на себя: худущий, глаза ввалились… Ба, усы как выросли! Не ожидал.

— Мама, посмотри, как у меня выросли усы… Можно закрутить…