Шрифт:
— В сад?
— Да. Я — сейчас… Переоденусь…
Убежала. Хожу по дорожке вокруг двух старых берез и ликует моя душа, и хочется на весь мир засмеяться от счастья…
— «Тореадор, смелей-е, Тореадор, Тореадор! Помни что»…
— Я готова.
Милая! Как к ней идет голубенькая вуалетка! Цветок с родных полей. Взял бы тебя на родину, привез к матери и сказал:
— Мама, вот моя невеста!..
И все, в восхищенном восторге, воскликнули бы:
— Боже мой, как она красива!..
Я шел и потихоньку любовался ею. А она это чувствовала: улыбка не сходила с ее лица, и светлая гордость сияла в нем в розовых сумерках тихого вечера…
Гуляли по безлюдным аллеям, избегая встреч и докучливых вопросов. Никого нам не было нужно и нас — никому. Одни и вместе… О чем говорили? О голубой вуалетке, о том, как странно, что мы встретились вот на этой самой аллее, чужие, далекие, а теперь…
— А теперь?..
— Теперь мне кажется, что мы с вами, Зоя, знакомы сто лет…
— Через сто лет нас не будет…
— А мне кажется, что мы никогда не умрем, а будем жить вечно… На этой лавочке, где вы, Зоя, тогда сидели, я часто потом сидел и думал: есть судьба, которая управляет человеком… Ей, судьбе, зачем-то понадобилось столкнуть нас.
— А вы недовольны?
— Благословляю!
— Да?
— А вы, Зоя, сомневаетесь? Благословляю и этот сад, и эту аллею, и тот день… И алгебру!
— Алгебру!
— Да, и алгебру…
— Дайте руку: кто-то идет, я боюсь пьяных…
Я подал ей руку и почувствовал, как Зоя прильнула ко мне плечом — благодарно и доверчиво…
— Зоя! Зоя! Если бы вы знали!
— Не надо говорить… Я знаю.
— Да?
— Да.
Алгебра прошла благополучно, диплом о зрелости был в кармане, а я не уезжал на родину… Мы решили ехать по Волге вместе, а у Зои оставалась еще геометрия…
— Можно вам помочь по геометрии, а то скучно болтаться…
— Я геометрии не боюсь…
— Нельзя? Окончательно?
Я смотрел так умоляюще, что Зоя покачала головой и сказала:
— Разве… Я не совсем понимаю объем усеченной пирамиды…
— Ну вот. Отлично! Пройдем и разберемся.
— А там… и конец… Еще три дня.
— Так завтра прийти?
— Хорошо.
Два дня я мешал Зое заниматься геометрией. На третий она отказалась от моей помощи.
— С вами хуже…
— Я не буду мешать. Я сяду в уголке и буду слушать и смотреть, как вы занимаетесь.
— Нет.
— Окончательно?
— Да.
— Ну, а как же завтра.
— Пойду сдавать, а послезавтра поедем…
— Перепутал… Я думал, мы едем завтра… На «Самолетском»?
— Да. Уходит в семь утра…
— Значит, до парохода не увидимся?
Зоя отрицательно качнула головой и сказала, понизив голос.
— До Симбирска вместе, а там… я слезу, а вы — дальше…
И радость и горе… вместе… Я крепко пожал руку девушки и почувствовал ее ответное пожатие…
— До свидания!
…Томительно тянется день, какой-то ненужный, лишний день в жизни, день который не знаешь, куда девать. О, с какой радостью я подарил бы его тому, кто дорожит каждым днем жизни! Возьмите его!.. Вот идет старенький чиновник и ведет за руку весело лепечущего ребенка. Очевидно, дедушка и внучек. Возьми, дедушка, мой лишний день! — ведь тебе дорог уже каждый час, отдаляющий тебя от смерти, а мне… я вычеркиваю его из своей жизни: сегодня я не вижу Зои… И завтра тоже не увижу: возьми и «завтра»! Нет, «завтра» не отдам: утро мудренее вечера…
А вечер дивный. Горят в окнах призрачные огни заката, и кажется, что это не дома, а замки, в которых пируют рыцари, с красными огнями пылающих факелов… Горит на горе золотой купол собора, словно обломок солнца упал с розового неба… Музыка гремит в далеком саду и тихо струится из раскрытых окон: та — зовет на пир, а эта — к тихой, нежной грусти… Снова и грусть, и радость: скоро я буду ехать по родной Волге с любимой, с моим белым голубем, но скоро же и улетит он, белый голубь, от меня… Был в саду и облегчил свою душу воспоминаниями, походил по той дорожке и посидел на той лавочке, где встретился и сидел с Зоей. Послушал грустный вальс, который играл про мою тоску и про мое одиночество, и медленно побрел по улицам, по направлению к дому № 15… Только загляну в калитку и пройду, посмотрю на старые березы, под которыми занимался алгеброй, и скроюсь. Никто не увидит и никто не узнает…
Иду и живу одним ожиданием скорой близости к заветному дому… Вот и улица, лучшая теперь для меня улица во всем городе. А вон и дом, ворота и калитка!.. Замедляю шаги, а то пройдешь — и всё кончено: неловко несколько раз заглядывал в калитку… А вдруг… Хотелось верить в чудо, в Божью помощь. Вдруг из калитки выйдет Зоя? Нет! Пусто… Заглянул; сквозь листву берез и акаций светится в невидимом окне огонек: не спит. На белом фоне занавески шевелится темный профиль… Она: милый профиль любимого лица!.. Проклятая собака залаяла, — думает вор.