Не вытерпел, раскрыл дверь, дрожу от негодования.

— Как вы смеете колотить ребенка! Как вы смеете!..

— Что ты, я ведь так, потихоньку, в шутку, постращать…

— А где мать?

— Они уехали на какую-то гору… На Петрову гору, что ли…

— С кем?

— С мужем, да еще с каким-то… Надо бы вот мне отлучиться ненадолго, а как от него уйдешь?..

— Идите, я посижу… А они сами в котором номере?

— Они вверху, у них свои апартаменты… Так я в одну минуту…

— Давай его мне на руки.

— А не уроните?

— Ну, вот еще!

Кормилица сунула ребенка и ушла. Я прижал щеку ребенка к своей и стал ходить по комнате, весь наполненный какой-то особенной к нему нежностью и умиленной ласковостью…

— Миленький султан!.. Не плачь же, Христа ради, мой черноглазенький, мой хорошенький! Дай поцелую…

Я ходил, покачиваясь корпусом, и целовал горяченькую мягкую щечку.

— Где у тебя болит, где, цыпленочек, болит? О-оо, баю, баю, деточку мою… О-оо, баю…

Султан притих, закрыл глазки и нахмурил лобик. Я ходил и не отрывал глаз от маленького человечка… Ай, какой хмурый и недовольный! Ужасно смешной и милый… Хотел бы не отрывать своих губ от твоей щечки, да боюсь, что разбужу, и ты снова будешь терзать мое сердце своим жалобным плачем…. Боже мой, как я люблю тебя, беспомощный цыпленок! За что? Не знаю. Неужели ты — мой сын?.. Странно, невероятно, непонятно. Но мне хочется утащить тебя, детка, в свою комнату, тихонько положить на свою постель, запереть дверь и никому не отдавать тебя. Никому! Даже Калерии… Я весь ушел в созерцание спящего султана и в свои странные новые переживания и позабыл обо всем на свете. Вдруг раскрылась дверь, и на пороге появилась стройная фигура гибкой, одетой в амазонку женщины…

— Вот тебе раз! Новая кормилица!.. Трогательно… Какой ты милый…

— Не смейся: он только что успокоился… Разбудишь…

Калерия швырнула на пол хлыст, подошла ко мне, нагнулась над султаном, потом подняла на меня лукавые глаза и, воспользовавшись моей беспомощностью — на руках спал ребенок, — поцеловала меня в щеку и прошептала:

— Это по старой памяти.

— Оставь. Я выроню ребенка… У тебя муж…

— А у тебя — невеста.

— А, барыня!.. Я на минутку вышла, а их попросила поняньчиться…

— Если ты будешь, милая, заниматься амурами с лакеем, я должна буду…

— Что вы, барыня, какие тут амуры!..

— Не забывай, что ты кормишь ребенка…

— Я это хорошо помню… Не забывала… Барин спрашивает ключ от вашего номера.

— Нечего ему там делать… Возьмите ребенка!

Я осторожно передал кормилице султана и направился к двери.

— Геннадий!..

— Что?

Калерия подошла к двери.

— Мне надо сказать тебе несколько слов. Почему ты не отпираешь мне двери, когда я прошу тебя?

Мы медленно шли по коридору и тихо говорили.

— Ты чего-то боишься… Я хочу сказать тебе, что глупо бояться и бегать от меня. Я ничего дурного тебе не сделала. А если ты воображаешь, что подвергаешься опасности с моей стороны, то ты, голубчик, ошибаешься.

— Я ничего не воображаю…

— Что было, то прошло… Ты позволишь?

— Войди.

Вошли в мою маленькую комнатку. Калерия посмотрелась в зеркало и сказала:

— Что прошло, то будет мило…

— А если… не прошло? Тогда как?

Калерия расхохоталась и укоризненно покачала головой.

— Вот тебе раз… Это говоришь ты, жених!..

— Да, я… Не смей хохотать!..

— Ого, как строго!.. Ты и с невестой так же строг?.. Или там…

— Брось шутки, Калерия…

Она подсела ко мне на кровать, изобразила напуганную девочку и плаксиво пропищала:

— Не бу-уду…

Потом приблизила свое лицо к моему и, закрывая глаза, загадочно спросила:

— Помнишь?

— Погоди… Я хочу говорить серьезно. Убери с моего плеча руку.

— К вашим услугам… Только это, должно быть, очень длинно и скучно.

Кто-то боязливо стукнул три раза в нашу дверь и робко произнес:

— Калерия! Ты здесь?

Калерия встряхнула головой, словно к ней приставала муха, шагнула к двери и раздраженно и насмешливо сказала в щелку двери:

— Здесь.

— Ты скоро?

— Не знаю.

— Мне тебя надо.

— А мне вас — нет.

И, спокойно прихлопнув дверь, звонко щелкнула замочной пружиной.

— Кто?

— Муж… Ну, говори, что хотел… это… серьезное…

— Но тебя ждет муж. Быть может, оставим до завтра.

— Нет, говори. Пусть ждет… Я могу заставить его ждать до завтра.

Тяжело было начать и не подвертывалось слов, нужных слов…

— Я хочу… Мне необходимо знать, правда или ты лжешь, что… ребенок мой…

— Не твой, а — наш…

— Ну, это всё равно… Ты понимаешь о чем я говорю.

— Ну, дальше!.. Уж не думаешь ли ты, что я должна подарить тебе этого ребенка?

Улыбается и показывает кончик языка. Я теряю нить мыслей…