Про «категорический императив», правда, не говорят, однако о роковой роли «Росэнерго» в истории нашего отечества, об измене, коренящейся среди высшего командного состава ВМФ, об американских кознях против аграрного сектора могут толковать весь обеденный перерыв. Если жалуются на погоду, то это означает — душа горит.

Вообще народ кругом чересчур, подозрительно непростой. Взять хотя бы наших пастухов Бориса и Геннадия, которые скончались до срока от болезни, открытой доктором Чеховым, — «от водки и злой жены». Эти были книгочеи, поглощавшие все «толстые» журналы, которые удавалось похитить у дачников или украсть из сельских библиотек. Понятное дело, им скучно было думать о привесе и рационе, они всё решали третий роковой русский вопрос: «Если мы такие умные, то почему мы такие бедные?» — И не находили ответа, так и померли, не найдя.

Между тем ответ, что называется, лежит на поверхности: мы именно потому такие бедные, что некстати умные, вернее сказать, слишком занятые отвлеченной мыслью, отравленные романтическими настроениями, забитые той вековой истиной, что ничего-то ты с собой в могилу не унесешь. Словом, бесконечно прав был наш великий Грибоедов, выведя обескураживающее правило: если у нас горе, — то по преимуществу от ума.

И действительно, для того чтобы задешево купить бочку кислой капусты, а после подороже ее продать, большого ума не надо, а вот ты попробуй хотя бы сформулировать четвертый роковой русский вопрос: «Почему я не адмирал?» Недаром у нас самые процветающие писатели, считающие свои доходы миллионами, это сбрендившие домохозяйки, которые ублажают низменный вкус вековухи и дурака. А Николай Федоров сочинял трактаты о воскрешении всех умерших во тьме веков и оттого закончил свое поприще в нищете.

Такая наша умственность, конечно, непрактична, и даже она губительна в эпоху производства и потребления, но зато обаятельна и легко может подкупить инакомыслящий элемент. Вот жил у нас в Зубцове австралиец Дэвид Ортон, капиталист-интернационалист. Организовал он производство чистой меди из мусора, научил с десяток мужиков работать, но вскоре его обвели вокруг пальца, разорили до нитки, и он уехал к себе домой. С тех пор звонит из Австралии несколько раз в году. Спросишь его, как, дескать, дела, а он в ответ: «Всё отлично, вот только не с кем поговорить».

Люди нашего поколения — это дети героев Великой Отечественной и внуки отсидевших «за просто так». Мы были чувствительны, пугливы, непрактичны, широко начитанны и очень расположены к витанию в облаках. Некогда мы бездельничали по научно-исследовательским институтам, томились в очередях за всякой безделицей и были неутомимыми спорщиками о возвышенном, мы верили в демократические свободы и обожали неореалистическое кино. Вот как раз на нас-то и кончилась Россия. Разумеется, если понимать ее как страну мечтателей, подвижников и страдальцев за идеал.

Эта Россия зародилась давно, может быть, еще во времена Радищева или даже Ордина-Нащекина, который беспробудно пил всю страстную неделю в связи с несовершенством человека и за это угодил на покаяние в монастырь. Потом дала о себе знать наша великая литература, и страна жила ею, как хлебом насущным, даром что западнее Немана ее было некому оценить. Потом объявились декабристы, невозможные, как семь пятниц на неделе, пошли дуэли из-за разночтений у Гегеля, совершилось второе пришествие через явление графа Льва Толстого народу, и, наконец, наши большевики всерьез взялись строить Царствие Божие на земле. Этот переворот был коренной, но России не отменил, поскольку он развивался в русле традиции, в стилистике мечтателей, подвижников и страдальцев за идеал.

Не исключено, что мы и выжили-то исключительно потому, что были такие оголтелые чудаки. Триста лет русские оставались слишком уникальным племенем, именно романтичным в пику всему цивилизованному миру, чтобы Провидение позволило ему раствориться в небытии. Неосновательные романтики эллины, злые романтики римляне — эти давно поисчезали за разные художества и грехи, а мы которое столетие никак не сопьемся с круга, хотя эта проблема остро стояла еще в старомосковские времена. И женщины наши по-прежнему рожают, хотя уже без этого огонька, и никакие злокозненные соседи нас не сумели завоевать. Это нас-то, русаков, у которых до самой Крымской кампании ружья кирпичом чистили и не было армейского интенданта, не наворовавшего себе многотысячный напитал…

Словом, можно ждать серьезных неприятностей, поскольку Россия уже не та. Уже мы, предположительно, не любопытны и не дороги Провидению, потому что мы теперь обыкновенные и как все: серьезных книг не пишут и не читают, образовательный уровень как в Бельгии, в Москве по телевизору показывают ту же ерунду, что и в Париже, и вообще совершилось множество злокачественных перемен.

Например, напрочь исчезло то благородное беспокойство, которое двести лет питала наша литература, всякий, на кого ни погляди, кажется довольным, самоуверенным, деловитым, хотя у него всего и делов, что купить вагон гвоздей в Барнауле и продать его в Кзыл-Орде. Например, сейчас никто не знает, что у порядочного человека одно-единственное предназначение — способствовать прирастанию красоты. В качестве частного результата это может быть и прекрасный спектакль, и дитя, и неоскорбительная организация власти на местах, и даже фронтовой истребитель, который тоже прекрасен на свой манер.

Точно кончилась наша эпоха и началась новая — эпоха неталантливых людей, потому что именно по департаменту прекрасного у нас наблюдаются нелады. Архитектура — «бред пьяного огородника» (формулировка В. Слепцова), театр — это место, где режиссеры из кожи вон лезут, чтобы сделать «Братьев-разбойников» из «Дяди Вани», кинематографа вовсе нет, потому что, в частности, нет фактурных актеров, знающих начала этого ремесла.

То есть настолько новая, непривычная пошла жизнь, что оторопь берет, словно ты по волшебству вдруг очутился на чужбине и решительно некуда себя деть. А вокруг ходят молодые люди с сотовыми телефонами, и ты глядишь на них и ужасаешься, как, наверное, римские патриции глядели на диких воинов Алариха и ужасались концу всего. И невдомек было римским патрициям, что это еще далеко не конец, что впереди Томас Мор с его «Утопией», эпоха Возрождения, энциклопедисты, русская литература, московские мечтатели, дети героев Великой Отечественной и внуки отсидевших «за просто так».