Все, что он скажет дальше, она знала наизусть. Фразу за фразой и обоснование каждого слова. И еще пространный комментарий. Должен же он, в конце концов, все ей высказать. На этот раз молчанием ему не отделаться. Войдя в комнату, он подал ей бокал с вином и уселся рядом на диване. Скорее всего, он догадывался, о чем она думает. Что сейчас начнется выяснение отношений, а кончится как обычно — скандалом. И тут Рената, эта «ненормальная собака», этот их «пес-хранитель», заскулила под дверью. Он встал выпустить ее во двор.

— Ну беги, беги, глупая псина. Куда же ты задевала нашего белого скакуна?

Рената с лаем бросилась в темноту. Резкий порыв ветра успел сыпануть в открытую дверь горсть песку. У себя за спиной он услыхал голос ожившего телевизора и вздохнул с облегчением. Все-таки она его включила.

— Жаль, что у нас нету программы передач. Может, фильм какой будет, — сказал он, возвращаясь.

Она подлила в бокалы вина, хотя они не были до конца опустошены. И вдруг почувствовала себя бесконечно усталой.

Как и он, вытянув ноги, она уперлась ступнями в низенький столик. Так они и сидели рядышком на диване, потягивая вино, пока не закончился забавный старый детектив, в котором престарелая дама убивала своих врагов, подсыпая им мышьяк. Когда она поднималась по лестнице, ее слегка пошатывало.

— Я сейчас тоже приду, — сказал он, но она была уверена: не придет. Будет сидеть, как не раз уже бывало, до самого утра. Отсутствующий, облитый потоком мертвенного света с экрана, как кот тараща глаза на сменяющие одна другую обеззвученные картинки — звук он всегда выключал. Она наперед знала, что все так и будет, и от этой уверенности ей стало спокойно. Надежно. Будто держишь в ладони камень-голыш. Или гладкий стеклянный шарик. И она безвольно провалилась в сон.

Он лег на нее, как падают в траву, всем телом, придавив своей тяжестью. Почувствовал ее знакомый запах, приятные округлости фигуры. Она вздохнула. Его тело привычно ответило мгновенно возникшим желанием. Она обняла его, будто поддерживая. Что-то пробормотала, но он не расслышал что. Его рука скользнула вдоль ее бедра.

— Тяжело, — шепнула она.

Он замер в нерешительности. Вдруг осознав, что под ним лежит не просто женщина, его жена, женское тело, а другой человек, существо одного с ним биологического вида, конкретная, самостоятельная личность, через которую нельзя переступить. У нее есть четко очерченные границы, а за ними скрыта хрупкая, как тонюсенький вафельный лист, нежная, как цветки недотроги, легкоранимая душа. Исчезла половая принадлежность. Перестало быть важным, что это женщина и его жена — она была братом, товарищем в боли и радости, партнером перед лицом грозящей откуда-то опасности. Кем-то чужим и одновременно очень близким. Тем, кто всегда под боком, кто стоит у забора и смотрит тебе вслед, кому можно махнуть рукой, возвращаясь домой.

Это открытие было столь неожиданным, что невольно ему стало стыдно. Желание медленно отступило. Обмякнув, он сполз с нее и лег рядом. Притянул к себе, заботливо подоткнул одеяло. Она плакала. Сквозь слезы бормотала что-то о белом коне, который бесследно исчез. Он подумал, что она слегка перебрала.

У нее разламывалась голова. Потихоньку выбравшись из постели, она сошла вниз выпустить Ренату. Он спал, завернувшись с головой в одеяло, как в коконе, далеко отодвинувшись от нее, на самом краю кровати. Она кинула в рот горсть витаминов и аспирин. Ощущая себя несвежей, помятой. Долго чистила зубы и полоскала горло, взъерошенные сном волосы торчали в разные стороны. Глаза заплыли. Плакала? Да, плакала. Истеричка. Она сильно ущипнула себя за живот пониже пупка. Резкая боль принесла облегчение, открыла шлюзы болеутоляющей ненависти к себе. В детстве она слышала, что от щипков через кожу может проникнуть рак. Так сказал один взрослый человек — она уже не помнила кто, — увидев, как мальчишки щипали за грудь девочек.

Когда она спустилась в гостиную, он сидел на диване в одной футболке, без брюк, и читал газету. Для нее уже был готов кофе.

— Привет, — сказала она.

— Привет.

— Что сегодня будем делать?

— А мы должны что-нибудь делать?

— После обеда надо уже собираться.

Он перевернул страницу.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Нормально, — ответил он. И, помолчав, добавил: — А ты?

Ей уже ни о чем не хотелось говорить. Она начала рассеянно листать какой-то журнал. Внезапно небо прояснилось, и в комнату хлынуло целое море ослепительного света. Она взяла сигареты и вышла на веранду, хотя при одной мысли о курении ее начинало подташнивать. Но все-таки заставила себя закурить. Вдалеке бегала собака. Рената, полоумная, кидалась в воду у берега, пытаясь схватить зубами волну. «Ну что за глупая сука», — подумала она. От холода ее била мелкая дрожь.

Он пошел наверх надеть брюки. Охотнее всего он начал бы сейчас паковать вещи. Столько срочной работы. Он почувствовал прилив бодрости. Проходя мимо кровати, краем глаза заметил ее ночную рубашку с забавным медвежонком на груди и на краткое мгновение, на какую-то его долю, тоньше первого ледка на осенней луже, вдруг поддался ожившему воспоминанию о той нежности, которую он испытывал, засыпая в обнимку с ее сорочкой, когда она куда-нибудь уезжала из дома. Такой же острой нежности, которая, как и желание давешней ночью, вспыхивала скорее по привычке. Он тряхнул головой. Да ведь она ему изменила. Злость, волна до боли знакомой злобы, заставила замедлить движения. Превратила в готового к схватке зверя, настороженного, напрягшегося перед прыжком. Надев брюки, он с силой затянул брючный ремень. Теперь уже дело было не в ней, пусть поступает, как хочет, а в нем — никогда, ни за что он больше не позволит ей ранить себя. Прежняя мучительная боль снова напомнила о себе, но теперь благодаря ей он почувствовал себя сильным — воином, вернувшимся с войны целым и невредимым. Спускаясь по лестнице, он сверху видел жену — она сидела сгорбившись на диване, ненакрашенная, с припухшими глазами. Вдруг странная мысль мелькнула у него в голове: «Я пожелал ей смерти, вот почему она так плохо выглядит».

— Пойду немного пощелкаю, — сказал он.

Она сказала, что пойдет с ним. Он подождал на веранде, пока она оденется. Они пошли по берегу в противоположную, чем вчера, сторону.

— Ты только посмотри, — сквозь ветер крикнула она и показала рукой на то, что он уже без нее заметил: белесую полоску неба над темно-синим морем с белыми гребешками волн, как будто с картинки, нарисованной кистью китайского художника. И неожиданный проблеск солнца, короткий, как зигзаг молнии.

— Ночью, наверно, был шторм, — сказала она.