Шрифт:
Прямо против музея на полквартала тянулся забор, сверху донизу обклеенный афишами. Афиши пожелтели, сморщились, обросли бахромой.
Укрывшись за портьерой, Костя смотрел на улицу.
Сутулый человек вышел из-за угла и сразу четко обрисовался на фоне афиш и плакатов. Эта картина напомнила Косте иллюстрацию к чеховской «Каштанке». Была у него в детстве книжка с такой иллюстрацией — человек, сутулясь, идет рядом с афишной стенкой.
Потом он понял, что это Желоховцев идет, и перебрался к другому окну, из которого видно было крыльцо.
Желоховцев два раза позвонил у входа, но Костя открывать не стал. В конце концов он напоролся на засаду именно у дома Григория Анемподистовича. Вдруг это не случайность?
Прижавшись щекой к стеклу, Костя увидел, что Желоховцев пишет что-то в записной книжке, положив ее на колено: одна нога на земле, другая — на ступеньке крыльца. Написав, он вырвал листок и шагнул к двери. Теперь его видно не было.
«Записку подсовывает», — догадался Костя.
Выждал, пока Желоховцев скроется за поворотом, потом спустился вниз и достал листок: «Милая Лера! Если Вы знаете, где находится К., передайте ему, что я не сказал о нем ничего лишнего. Случай у моего дома — полнейшая для меня неожиданность. Я не хотел бы выглядеть подлецом в его глазах. Извините, коли совершаю бестактность, обращаясь по этому поводу к Вам, но другого пути не знаю. Моя наставница передает Вам пожелания всех благ. Ваш Г.А.Желоховцев».
Костя спрятал записку и тут же пожалел о своей осторожности. Теперь не оставалось никаких сомнений — выдал его, конечно же, Якубов.
Костя опять поднялся наверх, помедлил перед чугунным Геркулесом, разрушающим пещеру ветров. Рядом висели на стене фотографии Мотовилихинского пушечного завода — корпуса, машины, пушка в профиль, пушка анфас. Черный круг орудийного дула кажется немного сплюснутым, как земля у полюсов, а вокруг смеются молодые инженеры, и какой-то бородач прижимает к груди снаряд — нежно, будто младенца. Где-то теперь эта пушка? Куда стреляет — на восток или на запад? Андрей говорил, что белые так и не сумели наладить на заводе порядочное производство. Одни цеха стоят, в других ведутся ремонтные работы, в третьих делают всякую фурнитуру — шомпола, казацкие пики.
Икра австралийской жабы плавала в спирту — дурацкие серые катышки.
«Природа», — усмехнулся Костя.
С природой было все в порядке — никого она сейчас не интересовала.
В следующей комнате светлели на стенах прямоугольники от снятых картин, и Костя подумал о Федорове: «Неужели не придет?»
…Лера узнала его сразу. Он расположился за тем самым столиком справа от эстрады, за которым когда-то, в незапамятные времена, она просидела с Костей целых два вечера. Перед ним стояла высокая бутылка с серебряной головкой и желто-розовым ярлыком — шампанское «Редерер». На этот раз он был в штатском. И опять, как тогда, в музее, шевельнулось другое воспоминание, совсем давнее: где-то она его видела!
— Вон тот, темноволосый, — Лера глазами указала на него Андрею. — Правее смотрите… В зеленом пиджаке… Это он!
— Кто? — не понял Андрей.
— Подпоручик, что экспонаты мои увез.
Оркестр заиграл вальс «Невозвратное время».
— Не волнуйтесь, — сказал Андрей. — Я дам знать, чтобы его проводили.
Перед входом в ресторан стояли цветочница и парень, торгующий папиросами «Аспер». Накануне они установили адреса троих подозрительных субъектов, из которых двое наверняка связаны с Калугиным. Один вместе с ним спустился из номеров, а с другим капитан полчаса просидел за отдельным столиком в углу.
В ресторане сидели разные люди. Они по-разному ели и смеялись, говорили о разном. Но было в них и что-то неуловимо общее, объединяющее мужчин и женщин, офицеров и штатских. Желтым светом горели электрические люстры, отражаясь в бокалах, подносах, пенсне. Шторы на окнах были задернуты, хотя на улице еще совсем светло — июнь, и от этого особенно острым было ощущение мгновенного уюта, отединенности, призрачного равенства всех сидящих в этом зале посреди разоренного войной, пустеющего несуразного города. Ровный гул голосов висел над залом. Гул этот был серьезен, значителен. Он был совсем иным в те вечера, когда они сидели здесь с Костей…
Вскоре из боковой двери, которая вела наверх, в номера, появился Калугин — Андрей показал его Лере вчера вечером. Он был не один. Рядом шла молодая женщина в короткой синей юбке, такого же цвета жакетке и в маленькой круглой шапочке, похожей на каскетку. Шапочка была приколота к прическе длинной шпилькой с изображением попугая на конце.
— Да это же Лизочек! — шепнула Лера.
— Вы знаете ее? — спросил Андрей.
— Еще бы! Вместе учились в гимназии. Это Лиза, дочь доктора Федорова. У нее было прозвище такое — Лизочек!
В центре зала Калугин подхватил Лизу под руку и подвел к тому столику, где за бутылкой «Редерера» сидел молодой человек в зеленом пиджаке.
«Боже мой, ну где же я его раньше видела?»
Молодой человек встал, отодвинул стул для дамы, и Лера вспомнила, наконец: «У Желоховцева!»
Он уже одевался в передней, а они с Костей только зашли. Как же Костя называл его? Кажется, Михаилом, Мишей…
«Точно, у Желоховцева!»
Минут через десять молодой человек поцеловал Лизе руку и направился к выходу.