– Да, конечно. Это когда перед наступлением морозов перелетная птица летит в теплые страны. Хотя, сам я не охотник, но мне Пашка Балашов про свои охотничьи приключения много рассказывал.

– Зато ты рыболов классный, – похвалила Осока, принимая из его рук упитанную сельдь.

– И как же ты, будучи дитем малолетним утку убила? – спросил польщенный Магз.

– Папа притащил меня в охотничий шалаш, который сам построил на берегу одного из заливчиков этого самого озера. Все в шалаше специально оборудовал: две сидушки – себе и мне, подставочки, специальные упоры сделал, держатели для ружья.

Он и прежде меня на охоту постоянно брал, а тут разрешил мне выстрелить впервые в жизни. Мне хоть и пять лет было, но воспоминание на всю жизнь осталось. Папа установил ружье таким образом, чтобы оно прикладом в заднюю стенку шалаша упиралось, цевье – на специальную подставку, ствол – тоже. Показал, как целиться, как на спусковой крючок нажимать. Только самой нажать на спусковой крючок у меня сил не хватило. Представляешь, налетает на нас стая кряковых, я прицелилась в самую ее середину, а выстрелить не получилось. У меня слезы на глазах, а папа меня по голове погладил, свой палец на мой положил, и когда следующая стая на выстрел налетела, – нажали мы на спусковой крючок с ним вместе. И ведь подстрелили крякуху, причем, селезня.

– Я офигеваю! – сказал Магз, задержавшись с очередным забросом, чтобы дослушать историю.

– Я тогда тоже офигела. Папа, что-то неправильно с установкой ружья рассчитал, и мне так от отдачи прикладом по руке и скуле долбануло, что искры из глаз посыпались. Но это еще не все. Селезень, нами подбитый, шмякнулся не в воду, а прямо в наш шалаш и угодил прямо папе в голову. Представляешь – полтора килограмма тебе с неба на скорости в башку врезаются?

– Я офигеваю!

– Папа даже сознание потерял и со своей сидушки на пол свалился. Я – как заору – и от боли, и от страха, слезы ручьем. Но папа быстро очухался, меня успокоил, и пошли мы с ним домой – травмированные, зато с трофеем. С моим первым в жизни трофеем!

– Да-а-а… – не нашел больше никаких слов Магз.

– Когда мы домой вернулись, и моя маман нас увидела: папин глаз заплывший, мою щеку и мою руку, которая плетью висела, сначала, вроде бы заплакала, а потом раскричалась, мол, не намеренна больше с таким идиотом-мужем под одной крышей жить. Потом кое-какие свои вещички собрала и дверью хлопнула. С тех пор я ее не видела. Только спустя некоторое время узнала, что маманя не просто от нас ушла, а к своему давнему любовнику богатенькому убежала. Сука… Да ты лови, лови, не теряй время-то.

– Знаешь, – серьезно заговорил Магз. – Я хоть и женатик, хоть и бабник, но если бы не знал, что ты моему другу Пашке нравишься, то…

– Опоздал ты с ухаживаниями, Магз, – перебила Осока. – Полюбила я друга твоего. Так что, лучше продолжай рыбу ловить. Не поняла?! – она приложила к глазам бинокль. – Чего это папа на базу возвращается?

– Может, еще одного спортсмена рыба-хулиганка зрения лишила? – попытался пошутить Магз.

Осока схватилась за рацию, которую, как оказалось, забыла включить перед сегодняшним стартом. А когда включила, тут же услышала пароль, согласно которому все егеря за пределами заповедника должны принять полную боевую готовность, а те, которые пребывают в Кабаньем урочище на службе, – срочно вернуться в палаточный лагерь:

– Бодрые поползновения! Бодрые поползновения! – раз за разом повторял ее отец.

– Магз, – обратилась она к спиннингисту. – Извини, но, кажется, на сегодня рыбалка закончена.

– Смотрите, там хищник жирует! – воскликнул Сфагнум, обращаясь к своему егерю. Монокль изо всех сил налегал на весла, направляя лодку к берегу, и никак на его слова не отреагировал.

– Огромная стая, и, судя по всему, – крупняк на охоту вышел! – не унимался сидевший на корме Сфагнум.

Егерь продолжал грести, не сбавляя темп, то и дело повторяя в рацию, закрепленной на верхнем кармане своей камуфляжной куртки:

– Бодрые поползновения! Всем-всем – бодрые поползновения!

– Я требую, чтобы мы немедленно повернули вон в ту сторону и я продолжил ловлю, – не выдержав игнорирования со стороны егеря, закричал Сфагнум.

– Не надо кипятиться, уважаемый, – спокойно ответил Алексей Леонидович. – На водоеме произошло ЧП, возможно, кто-то из участников соревнований попал в беду. Необходимо принять соответствующие меры.

– Да пошел ты в жопу со своими мерами! – Сфагнум, ухватился за борта лодки, подался вперед и, оказавшись нос к носу с продолжавшим грести Моноклю, закричал:

– Я потратил приличное баблище, чтобы ловить рыбу в этом гребаном заповеднике, а ты мне это запрещаешь?! Да я на всех вас в суд…

Продолжить фразу у него не получилось – Моноколь отпустил весла и, подражая товарищу Шилову, который был «свой среди чужих, и чужой среди своих», в эпизоде первой встречи чекиста и поручика Лемке, от души врезал столичному мажору ладонями по ушам. После чего, не обращая внимания на схватившегося за голову, стонущего подопечного, вновь взялся за весла.