Не имея сил подняться на ноги, я на четвереньках подполз к майору. Он лежал на боку спиной ко мне и не подавал признаков жизни. Дьявольщина! Но ведь кто-то стонал здесь и сейчас! Или это мне лишь почудилось? Проверить можно было лишь одним способом. Я двумя руками вцепился в недвижимое тело милиционера и перевернул его на спину. Глаза закрыты, лицо бледное, но не синюшное, и главное – губы сухие и растрескавшиеся, без следов рвотной пены.

– Майор! – прохрипел я.

Мой голос прозвучал тихо и глухо, с растянутыми гнусавыми интонациями, словно запись на старом заезженном магнитофоне, у которого заедала протяжка магнитной ленты. Черт, конечно же, это из-за противогаза. Я понял это и двумя руками содрал черную резиновую маску.

– Майор, ты живой? – вот теперь я узнал свой голос. Пусть же его узнает и Нестеров.

Он узнал или, по крайней мере, услышал. Я понял это, когда увидел, как дрогнули веки милиционера.

– Вот и молодец, что живой, – я с облегчением потрепал майора по седой, коротко стриженной шевелюре. – Ты полежи чуток, отдохни, а я тут гляну. Девчонка эта… Лиза. Она ведь с тобой пришла…

Я не стал попусту тратить время и посвящать пребывающего без сознания милиционера в свои планы. Следовало искать Лизу. И тут я вспомнил… будто наяву увидел хронику моего самого первого рывка в темную глубину зловещего подвала. Синяя, измазанная пылью куртка! Вроде даже помню, как схватился за нее и потянул… Точно, потянул! А это значило, что я нашел Лизу, и не просто нашел, но и вытащил ее наверх. Первую… самую первую из всех.

Я резко развернулся и пробежался взглядом по распластанным на полу телам. Синяя, отливающая металликом «аляска» сразу бросилась в глаза. Лиза лежала уже практически за пределами магазина, в том самом раскопе, что прорыли разведчики. Ее густые каштановые волосы разметались по какому-то грязно-зеленому свертку размером с небольшую подушку. Присмотревшись получше, я узнал в нем свой вещмешок. Когда это я успел подсунуть его девушке под голову? Не помню, хоть убейте, не помню.

Покачиваясь, я поднялся на ноги и, спотыкаясь о валяющиеся на полу кирпичи, поплелся к Лизе. Когда до юной разведчицы оставалась еще пара шагов, стало понятно, что она жива. Рот Лизы был приоткрыт, и губы слегка шевелились. Она не то пыталась что-то сказать, не то вдохнуть живительного воздуха. И еще девушка глядела на меня широко открытыми, наполненными ужасом глазами.

– Слава богу! – вырвался у меня вздох облегчения. Преодолев разделявшие нас полтора метра, я рухнул на колени подле нее. – Ты слышишь меня, малышка? Понимаешь? – Я приблизил свое лицо к лицу Лизы. – Что с тобой? Где болит?

Девушка ничего не ответила, да и с моей стороны было полной глупостью надеяться, что она может ответить. Не в том она состоянии, чтобы говорить. Поэтому я сам, в меру своих весьма скромных медицинских познаний, принялся ее осматривать. Я прижал ладонь ко лбу Лизы и почувствовал, что он мокрый. Жар, что ли? Лихорадка? Ну, насчет лихорадки я не был уверен, скорее походило на внезапно подхваченный грипп. У Лизы слезились глаза и текло из носа. Что же еще? Послушать сердце, пощупать пульс. Не зная, выйдет ли у меня сейчас этот трюк, я все же взял девушку за руку в надежде ощутить на запястье слабые толчки крови. Ладонь пострадавшей оказалась такой же влажной, как лоб, но что самое удивительное, она не была бессильной и вялой, какими обычно бывают руки тяжелобольного человека. Она была жесткой и напряженной. Пальцы сковали судороги, от чего они выглядели скрученными, переплетенными корнями какой-то мифической мандрагоры.

И тут меня словно током ударило. На симптомы Лизы наложились мои собственные ощущения от встречи с ЭТИМ. Вместе они слились, оформились, дополнили друг друга, словно заполнили недостающие буквы в запутанном кроссворде. И в конце концов стало возможным четко и осознанно прочитать то тайное предупреждение, которое ускользало от меня ранее.

– Нервно-паралитический газ, – прошептал я. – Откуда, черт побери?!

Мозг принялся лихорадочно искать ответ, а рука метнулась к одному из многочисленных карманов бронежилета. Там аптечка. Плоская оранжевая коробочка, в которой, среди всяких антисептиков и противошоковых средств, лежат два шприц-тюбика с антидотом. Не помню его названия, но колется как раз при поражениях ФОВ. Аббревиатура ФОВ из инструкции, наклеенной на крышке аптечки, на миг всплыла у меня перед глазами. ФОВ – фосфорсодержащие отравляющие вещества: зарин, зоман и прочая мерзость. Фосфор! Я уже второй раз за сегодня слышал название этого элемента. Пулеметчик Леха говорил, что тот одноглазый лесник, пришедший из Белоруссии…

Лиза едва слышно застонала, и все посторонние мысли из моей головы как ветром сдуло. Я зубами сорвал со шприц-тюбика красный колпачок, прижал джинсовку к ноге девушки и прямо сквозь ткань вколол антидот ей в бедро. Одного миллиграмма мало, я понимал, что мало, и поэтому тут же схватился за второй шприц. Хотя стоп, что я творю? Ведь есть еще Нестеров, и он тоже нуждается в инъекции. Секунду я помедлил, решая, как поступить, кому отдать вторую дозу драгоценного препарата. Милиционеру? Но его состояние куда более тяжелое, чем у Лизы. Что ему эта капля? Нестерову следовало вкатить как минимум миллилитра четыре, и то неизвестно, поможет ли ему это. А вот для юной снайперши зажатый сейчас у меня в руке тюбик мог стать спасением. Выбор! Мне нужно было сделать этот чертов выбор!

В этот миг все вокруг словно заволокло странным белесым туманом. Все, кроме Лизы. Как будто неведомый некто прятал, отсекал весь остальной мир, концентрируя мое внимание на главном. И этим главным была именно девушка.

– Прости, майор, – простонал я и вогнал иглу в ногу Лизы.

Я понимал, что с этим мне придется жить до конца своих дней, что Нестеров будет сурово и укоризненно глядеть на меня из глубин моих снов. Но что я мог поделать? Лучше попытаться спасти одного, чем проявить мягкотелость и погубить двоих.

Однако угрызения совести терзали меня лишь несколько мгновений. Мысль о том, что мы с Лизой рискуем протянуть ненамного дольше одинцовского милиционера, ворвалась в мою голову вместе с грохотом пулеметной очереди, прорезавшей вдруг тишину.

С Лизой на руках я выбрался из туннеля, прорытого в кирпичном завале. Яркий дневной свет больно резанул по глазам, после чего все окружающие предметы на мгновение расплылись пульсирующими желто-белыми пятнами. Однако контраст между сумрачным чревом развалин, из которых я только что выбрался, и серым пасмурным днем оказался не столь уж и велик. Так что, пару раз моргнув, я быстро восстановил способность видеть. И я увидел, будь я проклят, я увидел его!