– Ну, видел! – зло рявкнул подполковник.

– Видел… – у меня немного отлегло от сердца. – Это хорошо, что видел. Значит, я еще того… в своем уме. Кто-то говорил, что только гриппом болеют все вместе, а с ума сходят поодиночке. Но если ты видел, значит, нас уже двое. Это радует. Это не сумасшествие.

– Нет, ты точно придурок, – покачал головой Загребельный. – Этот тип со стены, Одноглазый этот гребаный… он же тебе сувенирчик на память подарил. Рамку в коробочке. Помнишь?

Ну, конечно! Вот цирк-зоопарк, как же я мог про нее забыть! Стараясь унять дрожь в пальцах, я полез в карман бушлата. Вот номер будет, если там ничего не обнаружится. И что тогда прикажете думать? Что свихнуться можно и за компанию?

Когда пальцы нащупали гладкий пластик, я вздохнул с облегчением, причем так громко, что услышал даже Леший.

– Нашел? – прошептал он, как будто боялся спугнуть удачу.

– На месте. – Я вытянул приборчик из кармана и положил его на ладонь.

Мы оба даже не удивились, когда обнаружили, что рамка, хвала всевышнему, спокойная неподвижная рамка, слегка светится.

– Хорошо, что он тебе его дал, – задумчиво произнес Загребельный. – Хоть какое-то доказательство. – Тут Андрюха встрепенулся: – Слушай, а откуда ты о нем узнал, о леснике этом? Кто рассказал? Расспросить бы как следует.

– Кто рассказывал? – Мне даже не пришлось особо напрягать память. Я прекрасно помнил, кто рассказывал. – Пулеметчик один. Алексеем кличут. Он…

Тут я осекся. Вспомнил изувеченный «Утес», кровь и раздробленное, словно угодившее под пресс человеческое тело, привязанное к броне веревками. Его так и оставили, похоронили вместе с «302-м» под грудой кирпича и железа.

– Что он? – вывел меня из оцепенения Леший.

– Нет его больше.

– Понятно. – Подполковник как-то нервно хохотнул. – Ты знаешь, я даже не удивлен. Учитывая всю странность происходящего, по-другому и быть не могло. Вот чертовщина!

– Согласен.

Я решил не упоминать о Степане Кузьмиче, втором номере пулеметного расчета. Он ведь тоже знал об одноглазом белорусе и тоже погиб. Совпадение? Кто знает, может, и совпадение. Вчера проклятые инопланетные выродки отняли у нас слишком много человеческих жизней.

Подумав о прорыве, о смертях сотен людей здесь, в Одинцове, и тысяч там, в Красногорске, я даже устыдился того, на что мы с Лешим тратим столь драгоценное сейчас время. На пустую болтовню, на какое-то идиотское расследование. Да расскажи мы о нем кому-нибудь, нас бы не то что не поняли, нас бы заклеймили позором. Вот чем занимаются два здоровых сильных вояки. И это в то самое время, когда сотни женщин, стариков и детей ждут от них помощи.

– Пойдем. – Я взял Загребельного за плечо и потянул, разворачивая к двери.

– А как же быть с этим типом?

– Забудем пока. Есть дела более важные и срочные.

– Забыть – это вряд ли… – покачал головой подполковник ФСБ. – Не выяснив, кто был тот, мы не сможем полностью доверять этому. – Леший указал на дверь, намекая на того лесника, который сейчас находился в кабинете главы Одинцовской колонии.

– Тот ли, этот ли, все равно, – отрезал я. – Лично я сейчас готов довериться хоть черту, хоть дьяволу, только бы он помог спасти людей.

Похоже, мой довод произвел на Лешего впечатление, должное впечатление.

– Ладно, послушаем, что там говорят. – Андрюха взялся за дверную ручку. – Только имей в виду, я буду за ним приглядывать.

– Да сколько влезет, – разрешил я. – Ну… давай, заходи.

В тот момент, когда мы вновь материализовались в апартаментах Крайчека, как раз выступал архитектор Хлебников, вернее, не выступал, а вел весьма и весьма горячую дискуссию с Одноглазым и активно поддерживающим того Горобцом.

– Дети и старики не дойдут, просто физически не дойдут, – почти кричал архитектор. – Мы их всех потеряем после первой же сотни километров. Это убийство. Их гибель будет на нашей совести.

– Если бы идти було треба тысячу километрив, то, ясное дело, я б теж був против, – не соглашался с ним Горобец. – Тысячу никто не осилит, ни жинкы, ни диты, ни старикы, ни мы з вами. Но тут ведь зовсим инше дело. Тут ведь триста, ну, в крайнем случае, триста пятьдесят километрив. И все, дело зроблено. А дальше… – Мыкола закрыл глаза, и на лице его появилась мечтательная улыбка. – Дальше у нас зьявится шанс забути про всю цю нечисть раз и навсегда.

Слушая этот спор, я понял, что пропустил какую-то его очень важную часть… даже две части. Во-первых, не было понятно, какая нелегкая должна нас нести к морю. Во-вторых, почему до этого самого моря вдруг оказалось не тысяча километров, а всего триста, в крайнем случае, триста пятьдесят? Европа, что ли, резко усохла? Как бы ни было любопытно, однако я все же повременил задавать вопросы. Оставалась еще надежда, что ответы можно будет узнать из дальнейшего разговора.

– Я всегда был и остаюсь противником этой авантюры, – встал на сторону Хлебникова Крайчек. – Даже триста километров нам не по силам. Вы что, забыли, куда придется идти? На запад. По неизвестным территориям, в места, полностью контролируемые кентаврами. Оттуда ведь никто не возвращался.