Сестра Николая, Ольга, как раз во дворце, когда приходит новость о поражении у Цусимы:

«Был вечер, и, как чаще всего, в это время у моего брата были министры и главнокомандующие армиями. Я уверена, что мой брат никогда не хотел этой войны, но был втянут в нее так называемой военной партией политиков и генералов, веривших в быструю и славную победу, чтобы стяжать славу в первую очередь себе, а потом уж короне. Я была во дворце, когда царю пришла телеграмма. Алики и я были в комнате. Внезапно он смертельно побледнел, пошатнулся и схватился за стул. Алики расплакалась. Весь дворец в этот день был в трауре…»

Царю повезло. Вызвали уже отправленного на пенсию министра Витте и направили на переговоры с японцами. Ему удалось подписать сравнительно мягкие условия мира. После ожесточенных торгов в Портсмуте, которые Витте несколько раз угрожал покинуть, победила его настойчивость. России не нужно было выплачивать репарации, и она сохраняла свое положение в Северной Маньчжурии с Восточной железной дорогой и тем самым противовес поднимающемуся сопернику на Дальнем Востоке, Японии. Потеряны были лишь Ляодунский полуостров, Южная Маньчжурия и Сахалин, а также Корея.

В середине войны случилось событие, развеявшее мрачное настроение при дворе и в стране: летом 1904 г. на свет появился долгожданный наследник.

«Мы назвали его с благодарственными молитвами Алексеем…» — записывает царь в этот исторический июльский день 1904 г. в свой дневник.

Счастье безгранично. «Не хватает слов, чтобы поблагодарить Бога за утешение, которое он нам ниспослал в этот год тяжелых испытаний», — помечено в дневнике царя 30 июля 1904 г. После четырех дочерей, наконец, сын! Все уже оставили надежду, царицу обвиняли в неспособности подарить стране наследника — ведь доныне в царском роду в сыновьях никогда не было недостатка.

Упреков и предвзятости по отношению к Александре как не бывало, ее черствость, непонимание своей страны прощены. Вместе с семейным счастьем, которое теперь, похоже, осуществилось сполна, укрепляется также самоуверенность Александры. Она исполнила свою важнейшую задачу. Бог услышал ее молитвы, считает она, ее паломничество принесло плоды, и все теперь оборачивается к лучшему…

Царица не позволяет лишить себя удовольствия кормить грудью своего сына, хотя в ее положении это не принято (и вызывает критику); она сама купает его и проводит с ребенком, которого называет «sunbeam» («солнечный лучик») или «ЬаЬу», почти все время.

С самого начала Алексей — даже не из-за того, что он наследник, «цесаревич» — попадает в центр внимания и становится всеобщим любимчиком. «Царевич был одним из самых прелестных детей, какого можно было себе представить, — вспоминает позднее его воспитатель и учитель Пьер Жильяр. — С фарфорового личика с тонкими чертами и каштановыми волосами из-под длинных темных ресниц глядели большие серо-голубые глаза (…) Мне никогда не забыть, как я увидел его впервые: я кончал свой урок с Ольгой Николаевной, когда вошла императрица с наследником на руках; чувствовалось, что она вся сияет счастьем и гордится. Александра Федоровна сказала, что зашла, чтобы показать мне своего сына; он посмотрел на меня серьезно и внимательно…»

У Алексея веселый, шаловливый нрав, и его не в меру балует не только царица — упомянутому учителю, когда спустя несколько лет он возьмется за его воспитание, придется немало потрудиться, чтобы укротить мальчика. Алексей не привык никого слушаться — кроме царя.

Через пять недель после рождения сына, означавшего для Александры лично и как царицы поворотный пункт в жизни, происходит тревожный случай: у Алексея начинает кровоточить пупок. Царь сообщает о нем в своем дневнике:

«8 [21] сентября (…) Аликc и я были обеспокоены кровотечением маленького Алексея, которое с перерывами длилось до вечера! Вынуждены были пригласить для консультации Коровина и хирурга Федорова. К 7 часам они сделали ему перевязку. Малыш был удивительно спокоен и весел! Как тяжелы подобные тревожные мгновения! (…)

9 [22] сентября. Утром перевязка снова окровавилась…»

Подозрения, скрывавшиеся за тревогой, вскоре подтвердились, хотя никто не желал этого признавать: Алексей унаследовал гемофилию, и, несомненно, от Александры. Неужели правда, спрашивали себя родители, что этот более всего на свете желанный сын поражен фатальной болезнью, передавшейся по наследству от королевы Виктории семье Александры? И стоившая уже жизни его дяде, маленькому брату и двум племянникам? До этого, видимо, никому не приходило в голову задуматься, что означало бы, если Александра путем брака с царем занесла бы этот «бич семьи», как однажды выразилась королева Виктория, над доселе могущественной державой…

Нигде не найти реакции царя или царицы перед лицом этого страшного факта. Дневник царя, как всегда лаконичный, ничего не сообщает. Также никаких намеков на вину Александры. Ее дневниковые записи того времени не сохранились, однако в письмах родственникам и доверенным лицам, таким как брату или сестре Элле, она ни словом не обмолвливается об этом: строжайшая тайна в ее принципах.