Кунц решил не ругать своего рационального слугу, но палачествовать ему запретил. Вытащив из кожаного кошеля золотую монету с короной и тюдоровской розой, инквизитор наградил ею палача, но при этом наложил и епитимью — не вкушать мяса до воскресенья, да прочитать по дюжине «Pater noster», «Credo» и «Ave» перед сном.

— Мы воюем здесь вынужденно, в ожидании окончания этой кампании, чтобы потом, когда наемников распустят, спокойно вернуться домой, — объяснил Кунц. — Я не убил ни одного католика, лишь ранил нескольких, угрожавших нашим с Отто жизням. Никогда не заговаривай со мной об убийстве единоверцев, старый негодяй!

— Простите, святой отец, — палач опустился на колени у ложа раненого и припал губами к его руке.

— Прекрати, — одернул руку Кунц, оглядываясь по сторонам. — Ты нас погубишь. Где Отто, почему он сегодня не появился?

— Наш фамильяр пьет ирландский эль и водит в дом девок, — вздохнул палач. — Каждый день новых. Поговорите с ним, ради Христа, негоже все-таки…

— Пусть развлекается, — отмахнулся Кунц Гакке. — Как там говорил старый император Максимилиан? «Жизнь ландскнехта столь коротка и полна страданий, что не пристало мне отбирать у него немногочисленные развлечения». Как думаешь, они с Бертрамом понравятся друг другу?

— По правде-то говоря, господин, — охотно ответил палач, поняв, что на него больше не сердятся, отец Бертрам такой святой человек, что вряд ли хоть у кого-нибудь в душе таится злоба против него. А вот как отнесется он к этому Отто, целиком зависит от вас. Очень уж отец Бертрам вас любит и уважает.

— Старый друг, — затуманенный взгляд Кунца Гакке уставился в потолок лазарета. — Как же мне его не хватает!

— А уж он-то по вам как соскучился! — с умилением произнес палач.

— Обещаю тебе, Карл, — сказал Кунц, — в следующем году мы обязательно вернемся домой.

Глава XIX, в которой друзья продолжают путешествие на восток, и, наконец, оказываются в Московии, а Кунц Гакке покидает Британию и посещает место, где был некогда всемогущ.

Феликс бесцеремонно растормошил своего маленького друга перед рассветом, силой вытолкал его из комнаты, пока он еще окончательно не проснулся, и велел седлать лошадей.

— Что происходит? — попытался артачиться Габри, то Феликс не позволил ему продолжать.

— Если мы тотчас не уберемся отсюда, нам конец! — крикнул он, сгибаясь под тяжестью вьюков. — Дорога каждая минута!

— Да что случилось, в конце концов?

— Если ты скажешь еще хоть слово, — прошипел Феликс, — я уеду один.

Габри продолжал бурчать под нос, но вывел оседланных коней из денников, привязал всех троих у входа, позволив Феликсу навьючить брабантца.

— Хоть попить можно? — спросил Габри, глядя на друга, сидящего в седле.

— Здесь нельзя ничего! — зарычал Феликс. — Нас ночью пытались убить, и я перебил кучу народа. Если сейчас кто-то увидит нас, то в лучшем случае тюрьма нам обеспечена. Но, скорее всего, нас казнят. Этого ты ждешь?

— Вот же проклятье! — Габри взлетел на коня, почти как Феликс, и вскоре они уже на рысях удалялись от злополучного лесного постоялого двора.

Прошел час, лошади устали, и пришлось друзьям перейти на шаг. Однажды чуткий слух Феликса уловил какие-то непонятные звуки спереди, и от греха подальше молодые купцы заехали в лес, пережидая каких-то людей, ехавших им навстречу. Беспокойство становилось все сильнее, потому что в какой-то момент молодым купцам начало казаться, что они сбились с пути, и граница находится совсем не там, куда ведет лесная дорога. Провести в Жмудии еще одну ночь даже Феликс теперь боялся. В этой дикой стране оставалось живо первобытное колдовство и магия. А ведь литовские князья давно уже приняли католичество. О том, какими окажутся земли русских схизматиков, лишенные света истинной веры, Феликсу даже предполагать было страшно.

По счастью, еще до темноты они все-таки добрались до границы, за которой вновь говорили по-немецки, и даже таможенный сбор в размере полутора талеров, уплаченный по требованию курляндских мытарей, не так расстроил молодых купцов, которые теперь перестали бояться погони. Здесь им объяснили, что Ливония уже перестала существовать, как орденское государство, и теперь на его месте образовались Курляндское герцогство, признавшее вассальную зависимость от Польско-Литовской Унии, Задвинское герцогство, под управлением маршала Литвы Ходкевича и область Дерпта, завоеванная русским царем Иваном. Столица же бывшей державы крестоносцев, город Рига, некогда и в самом деле управлялась архиепископом, но после повального принятия лютеранства Ригой правит городской магистрат. Впрочем, это не отменяло статуса Риги, как вольного имперского города, далекому сюзерену которого, Максимилиану Второму из дома Габсбургов, было безразлично, как молятся его подданные. Лишь бы платили подати в казну. По большому счету, все это напоминало теперешнее разделение Нижних Земель, часть которых, населенная протестантами, уже de facto заявила о самостоятельности под управлением принца Оранского, хотя de jure признавала Филиппа Испанского королем.

— Мир меняется буквально на глазах! — сказал Феликс, когда они отъехали от таможенного здания. — Там где раньше царила вера и полное единообразие в укладах жизни, сейчас каждый обустраивает свою землю так, как считает нужным. Не удивлюсь, если к тому времени, как мы будем возвращаться, Европа прирастет несколькими новыми государствами.

— Ты прав, — согласился Габри. — Интересно, по ту сторону русской границы все настолько же плохо?

— Но я вовсе не сказал, что это плохо, — Феликс изумленно посмотрел на друга.