— Каким образом?

— Подожди немного!

Он спустился к источнику, нарвал охапку мяты и простой травы, намочил ее в воде, торопливо забрался обратно к подножью скалы и сказал:

— Значит так, ты будешь лестницей, а я работником городской службы.

— Не понял тебя.

— А что тут понимать? Делай руки ступенькой, а я тебе на плечи стану и сотру это пятно позора.

Исмаил неохотно прислонился спиной к скале и подставил руки ступенькой. Джавад снял кеды. Левой ногой ступил на руки Исмаила, оторвался от земли, встал ему на плечи и начал стирать слово «Шах». Держать его было тяжело. От носков Джавада пахло потом. Исмаил с трудом сказал:

— Проклятье, ты бы хоть в туалет сходил с утра, все бы чуть легче стал, а то у меня ноги в землю уходят!

Запыхавшийся от работы Джавад ответил:

— Много не говори и не дергайся там, стереть имя шаха — дело непростое.

— Слушаюсь, учитель. Я молчу, а ты работай!

Джавад тер мокрой травой по буквам, и они постепенно обесцвечивались. Небо затянуло тучами, и вскоре пошел мелкий дождь, похожий на морось. Исмаил едва держался. Плечам больно было. Джавад со смехом сказал:

— Знаешь, Исмаил, что я вспомнил?

— Ты ничего не должен там вспоминать, давай заканчивай!

— Нет, как хочешь, а послушай.

— Ну, так и быть, говори.

— Я вспомнил победу в Мекке, когда имам Али стоял у Каабы на плечах Пророка и сбрасывал идолов язычников.

— Ты плохо понял этот эпизод. Если бы имам Али так долго стоял на плечах Пророка, как ты, Пророк бы скинул его. Быстрее, говорю, кончай!

Джавад переступил ногами на его плечах.

— Это ты неверно понял, суть в том, что твоя роль важнее моей!

— Ничего не хочу слышать, не нужна мне важная роль, слезай лучше!

— Подожди еще чуть-чуть, отполирую теперь, чтоб ни следа от пятна позора не осталось в этих горах.

Между тем дождь стал крупным, и поднялся ветер, который бросал его струи на скалу.

— Все, я кончил, ставь руки, спущусь.

Исмаил, тихонько рассмеявшись, вновь сделал ступеньку из рук, и Джавад соскочил. Они побежали под широкий кров чинар, где было еще сухо, и посмотрели оттуда на скалу: остались только слова «Бог» и «Родина». На месте слова «Шах» темнело бесформенное пятно, по которому хлестал дождь, еще больше размывая и смывая его. Джавад блеснул глазами и со смехом заметил:

— О Аллах дорогой, ведь Он нам чудо явил. Во-первых, я, во-вторых, тучи, в-третьих, дождь, в-четвертых, ветер.

Исмаил мрачно посмотрел на него.

— Не забудь, в-пятых еще я!

Дождь все хлестал, белыми толстыми струями. Но через несколько минут из прорыва облаков сверкнуло солнце, и прохладный ласкающий ветерок донес запахи гор, камней и земли. Мелкий дождь еще сыпал, и в золотом сиянии солнца виден был серебряный блеск дождевых капель. Земля жадно пила влагу, а весенние травы с явным удовольствием отдавались умыванию. Исмаил завороженно смотрел по сторонам, а ветерок ласкал его волосы.

С одного бока он перевернулся на другой. Кожа была потной и липкой. Сон бежал от него. Уши различали звуки проезжающих по далеким улицам машин. Он знал, что завтра будет много работы, поэтому хотелось хоть несколько часов спокойно поспать, чтобы не быть завтра совсем усталым. Доставить в лагерь около ста человек было делом непростым. До сих пор мечеть не вела такой работы. Помимо всего прочего, сама дорога была трудной: узкая тропка вдоль берега реки, скользкий путь по краям ущелий, несколько часов руководства походом, которое следовало вести внимательно и строго, ведь нужно было присматривать за множеством легкомысленных детей.

Ночь пошла к утру. Тихо скользнули на небо молочные пятна облаков. Воздух стал еще более влажным. Образы перед глазами Исмаила были разорванными и бессвязными. Сон бежал от него. Он не мог успокоиться. Образы цепью тянулись перед его глазами, возникая и исчезая. Ему казалось, что душа его распадается на осколки, а каждый осколок дальше распадается. Он пытался собрать распавшиеся осколки своей души, соединить их.

Ночь словно не имела конца. Опять, в который уже раз, он перевернулся на другой бок. Было чувство, словно он лежит на мешке колючих веток. От жары хотелось пить. Он выпил кружку теплой воды, потом подошел к окошку. Его лоб покрывал пот. Он смотрел в маленький двор мечети — никого там не было, никакого движения. От тишины и ночных теней, лежащих на бассейне и цветочных горшках, было душно. Из зала мечети во дворик падал люминесцентный свет. Город спал, и звуки беззвучия сна непонятным образом наполняли пространство. И, пока Исмаил стоял у окна и смотрел на спящий город, и к нему пришел сон. Веки его отяжелели. Он хотел отойти от окна и снова лечь, но услышал шаги сторожа, который вышел из пристройки в углу двора и направился в зал мечети. Через минуту из громкоговорителя к небу поднялся азан. Исмаил пробормотал: «Так быстро, уже утро!»

По ступенькам он спустился во двор. Совершил омовение и вошел в мечеть. Большой вентилятор под потолком, тихо вращаясь, охладил его влажное лицо. Постепенно подходили утренние молящиеся. Их было немного — в основном, местные старики и несколько тех, у кого еще было время дойти до работы. Пришел хадж-ага с раскрасневшимся лицом и без промедления начал намаз.

Потом Исмаил стоял во дворе. Ждал рассвета. Его окликнул сторож:

— Эй, молитвенник усердный, у тебя что, дома, что ли, нет своего, в мечети ведь странники ночуют.