Исмаил скатал последний оставшийся у них ковер темно-красного цвета, взвалил его на спину и отнес в ломбард, взяв под этот залог деньги с рассрочкой на год. Пока его не было, мать тоже ходила к старьевщику их квартала, который пришел и забрал мельхиоровый самовар и медные котлы и посуду.

Когда Исмаил вернулся, смуглый старьевщик уже расплатился с матерью и унес эти вещи. Вместо них у матери остались горькие рыдания, вцепившиеся в горло и никак не отпускавшие ее. Ей хотелось досыта оплакать образовавшуюся в доме пустоту. То, что старьевщик унес почти даром, было ценным для нее и памятным. Исмаил все понял, и ему было горько. Ведь и он был виноват в горе своей матери. Причиной их бедности было его увольнение из банка. Этим вечером он раньше ушел из библиотеки и отправился бродить по улицам. Шел, куда глаза глядят, без всякой цели. Не для того шел, чтобы куда-то прийти, но и не для того, чтобы никуда не прийти. Он не мог оставаться на старом месте и не желал найти никакого нового. Он шел, и ему приятен был печальный звук его шагов.

Он отошел он очень далеко от своего района и очень устал. Он шел много часов, он был очень зол на себя и хотел избыть горе этим хождением. Он сам не заметил, как очутился в богатом районе Тегерана. Улицы здесь были широкими, с большими, полными воды арыками, с высокими мощными деревьями и роскошными виллами. Он шел, и вдруг рядом с ним замедлился автомобиль и загудел. Это была вишневого цвета машина со сверкающими бамперами. Но рассматривать ее он не стал, отвернулся и, опустив голову, зашагал дальше. Однако и машина поехала за ним и, обогнав его, остановилась. Водитель опустил стекло и позвал его:

— Ваше превосходительство, уважаемый коллега по работе, я обращаюсь к вам, приветствую вас!

Он посмотрел на того, кто был за рулем — с каштановыми волосами, длинным белым лицом и тонким знакомым голосом.

— Не узнал? Быстро же ты забываешь, парень! Но сядь, пожалуйста, в машину.

Это был Сафар, бывший его коллега по работе в филиале банка на улице Саадат. Исмаил не мог его проигнорировать. Он подошел к машине и сел в нее. В ней пахло одеколоном и новой кожей. Сафар был одет в шерстяной пиджак цвета кофе с молоком, гармонирующий с цветом его лица, волос и бровей. Лицо было чистым, выбритым. Пепельного цвета глаза светились, а тонкие губы, сложенные в ниточку, выражали владение ситуацией сейчас и уверенность в будущем. Поздоровавшись и обменявшись любезностями с Исмаилом, Сафар включил передачу и спросил:

— Какими судьбами, бывший коллега, ты забрел в наш район?

— А у тебя здесь дом?

— Так точно, взял кредит в банке и купил апартаменты вон там, выше по улице.

— Что ж, поздравляю. У наших остальных коллег тоже все в порядке?

— Вообще-то я давно работаю в отделении у базара, о них ничего не знаю.

— Дела твои идут?

— В общем, неплохо, помимо банка еще в нескольких фирмах работаю и участвую. А ты как, что делаешь? Ты ушел — и совсем пропал. Бородищу ты удивительную вырастил, парень! Дервишем стал? На мой взгляд, немного лицо у тебя потертое стало, полинял как-то.

Исмаил рассмеялся.

— Видимо, много бываю под дождем, на солнце, потому и полинял.

Сафар и сам изменился. Кожа стала белой и сочной, похожей на цвет айвы, шея массивной, и, казалось, ей тесно в охвате крахмального воротника рубашки и галстука, брови стали гуще, а глаза увереннее — все говорило о преуспеянии. Он вновь спросил:

— Так ты не сказал, чем занимаешься?

— В данный момент ничем, можно сказать, никакого значительного места не имею.

— Эх, хитрец, я ведь знаю, на что ты нацелен, вы хотите строй поменять. После чего станешь здесь визирем, уполномоченным, еще кем-то, правильно я догадываюсь или нет?

Голос Сафара был чист и звучен, выражал уверенность в себе, от сельского выговора следа не осталось. Он громко говорил и громко смеялся, и пристально смотрел на собеседника, навязывая себя ему. Впечатление оставалось жесткое и неприятное. Исмаил спросил:

— Видимо, женился ты, и удачно?

— Да, друг мой, взял за себя дочь начальника филиала при базаре. Возраст уже диктовал, нельзя было без этого!

— Дети пошли, конечно?

— Есть одна дочь. Обуза не обуза, но чуть подрастет — отправлю ее в Англию к ее теткам: в этой проклятой стране все равно жизни нет!

Потом Сафар сменил тему.

— И все-таки расходы неизбежны, так чем ты покрываешь их? В деньгах нуждаешься?

— Слава Аллаху, выкручиваюсь кое-как.

— Смотри, если что, не церемонься, пока будущее страны не определилось, можешь поработать у меня в магазине. Посторонним доверять не приходится, а я сам по горло в других делах, руки не доходят. Не беспокойся, я после переворота возмещения с тебя не спрошу!

Исмаила передернуло, но он постарался не показать своих чувств. Заставил себя успокоиться.

— Нет, спасибо, я продолжу тренировку для жизни пенсионера.

— А кстати, с этой девушкой твоей к чему все пришло? Насколько я помню, вы собирались пожениться?

— Не получилось это, как говорится, не судьба!

— Что значит «судьба»? Ты сам, парень, не захотел. Схлестнулся ты с этим слугой Аллаха, я ведь в курсе был.

— Может, и так, не знаю. Но не получилось.

Сердце Исмаила сжалось. Воспоминание о Саре удручило его. Эти ищущие глаза и доброе лицо опять ожили в его душе, и знакомый голос зазвучал в его ушах. Он не мог больше.