Кирей до предела отвёл руку с намертво зажатой саблей, завернул коня на помощь своим. Но всё безнадежно перемешалось. Верховые ногаи, обестолковясь, крутились на месте. Стиснутые сшибались с соседями. Взбесившаяся пехота путалась под ногами взъерепенившихся коней. Из дверного зазора стреляли, да густо. И всё-таки Кирей пробился к мощно наседавшим русам.

Среди сарайчиковского двора, не в пример увильчато плутовавшему папаше, Кирея чтили за батыра наряду с великими воинами Юшаном Кулюихом и Иштору.

Расчет Кирея был прост: личным примером доблести возжечь угасшее пламя общей отваги. Лёгкой, изящной, белой змейкой расшил он грудь первого супротивника. Тот завалился на бок, лошадь понесла стенающий полутруп. Скомканные соплеменники воспряли, воплями возвещая о победе заправилы.

Ближняя часть прореженной ногайской пехоты резко усилила сопротивление важно теснившей их русской коннице. Кирей наметил новую жертву: плечистого молодца, размётывавшего смертоносные сабельные струи. Кочевой большун рубанул сбоку: с явным прикидом угадать в висок. Но русский заплётчик исхитрился не только вовремя углядеть, но и увернуться. В следующий миг самому Кирею пришлось изогнуться ужом — на острие гяурской сабли метался клок его бешмета. Оба узнали друг друга. Бердыш — с удовлетворением, Кирей — с крайним изумлением. И досадой!

Наследник Телесуфы отказывался верить глазам… Как, как, как этот неверный, что на паре его лучших скакунов кое-как унес ноги с подворья на Корнюши, мог оказаться тут? Да ещё во главе войска, испортившего все замыслы, укравшего славу и победу!!! Всё, всё украл этот неуловимый русак!

Мысль об угнанных скакунах взвинтила кочевника, доводя до безрассудства. Не суждено им было разминуться.

Солнечным зайчиком мелькал в руке Кирея клинок, доныне крушивший любого врага. Но и сабля Бердыша, не уступая, превратилась в непробиваемый щит и разящее колесо. Порою, Кирею казалось, что у русского вожака не одна, а шесть рук, слившихся в одну вихреобразную мельницу.

— Ну, что, хазарин, бум соседиться али разбредёмся? — издевательски выплеснул Степан. Ответно истекало зловещее: щучий клеск, змеешип, выпья жутень…

Бой почти стих. Стороны жадно дожидались конца. Кирей явно сдавал, но это лишь утроило его упрямство. Молодой батыр свирепо клацал зубами, норовя, коль повезет, хоть куснуть гада. Степан дважды уязвил бешеного: в плечо и грудь. Самому остриём лишь располосовало покрут на рёбрах. Вот сабельное колесо взвизгнуло ещё раз, и правая рука Кирея отвалилась до локтя.

— Бум соседиться? — с задышливым перерывом выкряхтел Степан.

К горлу израненного шишака вытянулось лезвие — сонно и как бы приглашающе: дескать, сдавайся.

— Али разбредёмся?..

С львиным рыком Кирей ухватил сталь зубами. Рванулся, насаживаясь на самую елмань. Чудовищный вопль потряс поляны и рощи. Лениво зажижилось кроваво-студенистое. Тело батыра обмякло. Растёртые ужасом соплеменники содрогнулись…

С победными криками русские продолжили истребление жалкого, растерянного, растерзанного, хотя и по-прежнему многочисленного неприятеля. Затылки степняков поливало свинцом из сруба. Потом оттуда высыпали совершенно бодрые ребятушки. Поразмяться. А прямо с плоского настила и из бойниц на затылки вспятивших ногаев, что еще только вот лезли по взвозу с Волги, прыгали ликующие стрельцы и казаки.

И разбрелась орда, порывисто и трусливо.

Чуть больше половины избегли участи главаря. Эти, смазав соплями пятки, уносили ноги. Семерых взяли в плен. Позже — подобрали пяток раненых.

Воистину, ценная добыча! Пленных — отправить в Астрахань на допрос, для уличения в разбойном нападении на сторожевые избы.

Дюжине, в основном из числа спасённых стрельцов с соседней заставы, поручалось препроводить полоняков к князю Лобанову-Ростовскому. Десятерых во главе с троповодом Ларионом Кашиным Бердыш послал к разорённой заставе.

И подумал про поважневшего Лариона: «Ну, можешь же. Чего ж и себя, и людей загодя тупишь словесно? Эка беда ведь для русского человека: всё может, а выразить красиво не получается. Космато всё и с заковыринкой. А его всякие гладкие и стриженые за это — в дураки. Только дело-то вернее слова».

Степан с оставшимися астраханскими помог местным восстановить покорёженный сруб и подгоревший ворок. Ряды русичей заметно поплешели. Девятерых уже не воскресить. У четырнадцати разной степени раны, глубокие тяжи и мелкие порезы.

Проторчав с неделю, Степан тронулся дальше, к излуке. На всякий случай. Что как, по умыслу Телесуфы, и в северные улусы под личиной мятежных султанов покатили отборные ногайские рубаки с указкой воевать царские укрепления по Волге? Это ведь смертный приговор еще и незаложенному Самарскому городку.

С собою отобрал четверых астраханцев. Остальных послал назад. Брать большой отряд неразумно: теряется быстроходность.

В срубе, как и до столкновения с Киреем, осталось десять сторожей, половина из выздоравливающих. Убитых казаков заместили астраханцы.