Шрифт:
– Ладно, мне нужно бежать. До вечера!
Когда дверь захлопнулась, Катрин закрыла ее на засов, повесила цепочку и на все обороты провернула замок. Впрочем, этот обязательный ритуал не давал ей никакого ощущения безопасности. Когда Вероника уходила и Катрин оставалась одна, он снова возвращался, – ужас, который месяц назад заставил ее сбежать в Берлин. С тех пор не было ни одной ночи, чтобы ей не приснился Монзинген. Деревня, затерянная где-то в пфальских лесах, где ей тетка Эльза подарила дом.
Катрин и ее муж Бернд хотели там начать все заново, после того как их сын утонул в озере Ваннзее. Они пытались пережить чувство вины и возникшую отчужденность. Но получилось все совсем по-другому. С каждым днем Бернд все больше и больше менялся и отдалялся. После появления некоего сомнительного коллеги из музыкальной академии, в которой Бернд периодически читал лекции, стало еще хуже. А затем и совсем невыносимо.
Катрин застонала и закрыла лицо руками. Она снова вспомнила доктора Герхарда Вайса, мужчину, который хотел ей помочь и заступился за нее. С его помощью она узнала о том, что происходило в подвале старого дома. В какой-то степени она обязана ему жизнью. Вероятно, без него она бы оставалась в неведении и не заметила бы надвигавшуюся опасность.
Молодая женщина хотела бы никогда больше не вспоминать об этом, но снова и снова представляла сцену борьбы кошмарного демона с деревенским пастором. Он, видимо, давно сделал Герхарда своим слугой…
Катрин посмотрела на небо. Начинало смеркаться. А после тех кошмарных дней в Монзингене она не выносила темноты.
Она села за письменный стол и попыталась поработать. Катрин была переводчицей, работа очень ей нравилась. Но она не могла сконцентрироваться. Отсутствующим взглядом она смотрела на изящный, тонкой работы золотой крестик на длинной цепочке, лежавший рядом с настольной лампой.
Она взяла его в руки. Золотое распятие тускло блестело в свете лампы. Лишь когда на крестик упала слеза, Катрин поняла, что плачет. «Герхард, – подумала она с горечью, – Герхард, прости меня…»
Вероника Бланк вернулась домой раньше обычного и сразу рассказала подруге о том, что ее шеф празднует день рождения и уже пригласил полгорода на масштабную вечеринку.
– Мы идем туда вместе, – заявила она тоном, не терпящим возражений.
Катрин посмотрела на подругу с удивлением.
– С чего это ты вдруг решила? Мне нужно работать, я за сегодня еще ничего не сделала.
– Значит, уже ничего и не сделаешь. Переодевайся, и мы через полчаса выходим!
– Но Вероника, я… – начала было отнекиваться Катрин, но подруга не дала ей договорить.
– А теперь послушай меня, моя дорогая. Я вполне в состоянии понять твои чувства. Ты все еще любишь Бернда, несмотря ни на что, и тебе очень тяжело дается расставание. Но это нормально. И нет никакого смысла в том, что ты тут прячешься от всех. Ты должна начать жить заново. Тебе надо выходить в люди.
– Я не знаю…
– Зато я знаю! Даю тебе полчаса, – с этими словами Вероника вышла из комнаты.
Катрин сдалась. Возможно, Вероника права, и дальше так продолжаться не может.
* * *
Издатель газеты жил на роскошной вилле в фешенебельном квартале Целендорф. Похожий на парк земельный участок заливал праздничный свет бесчисленных ламп и фонарей. Шикарные лимузины стояли вперемешку с подержанными малолитражками.
Царила весьма располагающая, веселая обстановка, которой вскоре прониклась и Катрин. Она встретила несколько старых знакомых, общалась с ними, пила шампанское. Девушка от души смеялась, непринужденно болтала и даже танцевала.
Не успела Катрин оглянуться, как наступила полночь. Сад заполнили огни красочного фейерверка и восторженные возгласы гостей.
Веронике на следующий день нужно было рано приехать в редакцию, поэтому она предложила подруге поехать домой. Катрин согласилась.
В машине Вероника сказала:
– Ну, вот видишь, вечер был прекрасен! Это то, чего тебе не хватало. И скоро ты перестанешь плакать по Бернду.
– Да я этого и не делаю, – возразила Катрин. Но алкоголь сделал свое дело, и впервые воспоминания нахлынули на нее, не встретив никакого внутреннего сопротивления. – Это все было так ужасно!
Ее слова насторожили Веронику. Когда машина притормозила у светофора, она обеспокоенно посмотрела на подругу: