– Гарри? На тебя уже кто-то напал?
– Седрик, судя по голосу, был встревожен.

– Нет, - пробормотал Гарри, не оборачиваясь.

– Что случилось?
– Седрик положил руку на плечо Гарри.

– Ничего… спасибо… всё в порядке…

– Если это - «в порядке», то я - Вольдеморт собственной персоной, - Седрик мягко развернул Гарри лицом к себе. Гарри не противился.
– Гарри… Гарри, что случилось, расскажи…

Гарри вырвался из рук Седрика и отступил в какое-то ответвление лабиринта.

– Всё в порядке. Правда. Всё хорошо. Я… нервничаю.

– Это я заметил, - фыркнул Седрик и снова обнял Гарри за плечи.
– Пойдём.

Они зашли в какой-то угол лабиринта, глухой, заканчивающийся тупиком. Седрик нажал Гарри на плечи, усаживая его на землю, и сам опустился рядом.

– Расскажи мне, Гарри. Не надо мучить себя, пожалуйста…

– Какая тебе разница… мучаю я себя или нет… - выдавил из себя Гарри; слёзы всё катились и катились, всё быстрее, отдельные капли сливались в целый ручеёк, солёное и горькое проникло на язык, поселилось на растрескавшихся губах жжением.

– Ты мне как брат, - серьёзно сказал Седрик и уверенно обнял Гарри.

– Почему?

– Потому что ты - это ты, балбес, - Седрик засмеялся.
– Почему ты такой подозрительный, лучше тебя спросить? Почему ты не веришь, что мне нравится заботиться о тебе просто так?

Гарри вспомнился василиск: «Ко мне тыссячшу лет никто не прихходил просссто так…».

– Потому что никто обо мне никогда не заботился, - Гарри внезапно успокоился и говорил без горечи или жалобы, просто констатируя факт.
– Я могу ещё понять тех, кто хочет меня трахать… но тебе какой интерес утешать меня?

– У-у, какой ты циничный в четырнадцать-то лет, - протянул Седрик весело.
– И эго твоё скоро переплюнет размерами бороду Дамблдора. Трахать его хотят… лично мне хочется налить тебе молока в мисочку и подарить плюшевую мышку, чтобы игрался.

– Дразнишься, - полуутвердительно-полувопросительно заметил Гарри.

– Дразнюсь, - согласился Седрик.
– Что случилось, котёнок?

– Котёнок?

– Кевина я обычно орлёнком называю… после того, как он в полтора года утащил из кладовки мою первую метлу - шустрый мальчишка, ничего не скажешь - и пролетел на ней целый ярд, пока не свалился с высоты в два дюйма. А ты - котёнок.

– Тоже мне, смотритель зоопарка, - проворчал Гарри.

– Я не собираюсь сажать тебя в клетку, - серьёзно сказал Седрик.
– Так что случилось, котёнок?

– Ты… теряешь время. Олег или Флёр найдут Кубок, пока ты возишься со мной… - все прочие аргументы у Гарри уже исчерпались.

– Плевать на Кубок. Пусть они хоть подожгут его и поджарят на этом костре сосиски. Расскажи мне, не держи в себе… - Седрик поцеловал Гарри в макушку.

Гарри сделал глубокий вдох, и вместе с выдохом слова рванулись из него, рванулись сами, скомканно, путано, сбивчиво.

– Я люблю его, а он просто трахался со мной… тогда, летом… я был с ним, я думал, я ему нужен, а он просто галочку в списке поставил… я люблю его, мне так больно, так больно… Седрик, почему всегда так больно, когда предают, когда бросают… все предают, а кто не предаёт - бросает, я на всё ради него готов, я бы ноги мыл и воду пил, я бы всем для него был, но я ему не нужен, а я люблю его, и это так больно, ещё никогда не было так больно, под Круцио легче, там ты ненавидишь, а здесь я люблю, Седрик… мне больно, больно!..

Последние слова захлебнулись в новой порции слёз. Седрик прижал Гарри к себе, как тогда, после статьи Скитер, когда Гарри бился головой о стены, и покачивал, как ребёнка.

– Ш-ш… поплачь, успокойся… он тебя не стоит, если причинил тебе боль. Он - шлюха. И полный кретин, если променял тебя на кого-то.

– Не говори так… я люблю его…

– Любовь зла, - без тени насмешки возразил Седрик.
– Ты любишь его, уж не знаю, кого, но ты любишь шлюху и малодушного кретина.

– Ты утрируешь…

– Но по сути я прав, так?

Гарри молчал, вжимаясь лицом в пахнущее одеколоном плечо Седрика, уютное и родное. Словно Седрик и вправду был ему братом. Какая сладкая, какая несбыточная ложь.

– Всё хорошо, котёнок… я рядом…

– Ну почему, почему ты рядом?

– Потому что в тот самый момент, когда я увидел, как дрожат твои губы от несправедливости, пока тебя обвиняли в том, что ты сам подкинул своё имя в Кубок, мне захотелось, чтобы никто не причинял тебе боли, - задумчиво ответил Седрик.
– Котятам нельзя причинять боль. Они созданы для счастья.