Прежде чем орущий сквад вбежал на мост, пушки буксира шарахнули по проему ворот двойным зарядом шрапнели. Этот залп не только проредил и без того невеликий отряд Шишки, но и стал сигналом для нас. Более удачного момента для атаки в тыл ничего не подозревающему противнику не придумать. И когда наемники пересекли мост и набросились на выстроенную за воротами, ощетинившуюся копьями баррикаду, мы уже вернулись на «Гольфстрим» и разбегались по местам под мои командные выкрики.

Что ж, мы сами старательно искали этой встречи, и мы ее нашли. Поэтому, если к вечеру мы останемся живы, значит, все в итоге сложилось для нас не так уж плохо. Ну а чем закончится этот день для Кирка, ведает разве что всевидящая богиня Авось…

Между скалами, где мы прятались, и Корабельной Рощей было около полукилометра, и сейчас для нас все решала скорость. Врубив оба двигателя, я нацелил истребитель на вражеский бронекат и велел де Бодье переключиться на повышенную передачу. Чем позже нас заметят, тем лучше. А когда заметят, не сразу сообразят, что мы – враги. Кирк не знал о существовании «Гольфстрима» и не ждал, что Убби Сандаварг нагрянет к нему на истребителе. За баллестирадами на нашей верхней палубе не стояли стрелки, и издали не походило на то, что мы идем в атаку. Это выяснится, когда на буксире поймут, что мы не снижаем скорость. Но к тому моменту он от нас уже не увернется. А если увернется, не отвязанный в спешке таран сыграет для него роль якоря.

– «Сембрадоры» к стрельбе готовы! – доложила по коммуникатору с орудийной палубы Долорес. Теперь она и Сандаварг ждали лишь команды, чтобы обстрелять врага двухметровыми иностальными гарпунами. Но этот удар мы нанесем после того, как расправимся с первоочередным противником – буксиром.

– Держи-и-ись! – прокричал я в оба коммуникатора. И добавил уже персонально для Гуго: – Мсье Сенатор! После удара – схема «четыре-два»!

– Вас понял: держаться и схема «четыре-два» сразу после удара! – подтвердил готовность де Бодье.

– Херьмо! – лаконично оценил мою стратегию Физз. И, подползя к передней стене рубки, привычно уперся в нее чешуйчатым боком. На своем веку ящер слышал команду «Держись!» так много раз, что давно выучил здесь все безопасные места, где он мог пересидеть встряску.

– Воистину херьмо, старина! – согласился я, напряженно следя, как буксир трогается с места и начинает разворачиваться к нам левым бортом. Даже если северяне не видят пока в нас врага, наставить на пришельцев пушки все равно не помешает.

Но отступать уже некуда, а уклоняться – значит, сбавить необходимую для тарана скорость. Я ненавидел безрассудные атаки напролом, но сейчас иначе нельзя. Если буксир отъедет от края рва, мы ввяжемся с ним в затяжную дуэль и потеряем нужную нам внезапность. На наше счастье, бронекат северян развернулся и снова остановился, наведя на нас заряженные шрапнелью пушки. Это тоже страшно, но уже не так – все-таки броня истребителя выдерживала в свое время попадание снарядов Вседержителей.

Не выходя из-за штурвала, я опустился на колени и перестал маячить в окне. Как и прочие окна, это тоже было наполовину прикрыто бронированным козырьком. Но шрапнель могла угодить в оставшийся просвет, и я счел должным подстраховаться.

Было весьма поучительно самому пережить то же, что пережил домар Скальдид, когда я пугал его ружейной стрельбой. Разве что на мне были надеты штаны, и я ждал выстрела, но все равно приятного в этом ничего не было.

Пронесшаяся над палубой шрапнель угодила во что попало и превратила истребитель в огромный резонатор. Борта, мостик и стены рубки содрогнулись и отозвались протяжным металлическим гулом. Пара картечин пронеслась через рубку и вырвалась наружу в приоткрытые окна на задней стене. Но одна из них все же оставила мне памятный знак. Пролетев сквозь штурвальное колесо, она выбила и согнула спицу. На которую я едва не напоролся, когда спустя три секунды «Гольфстрим» врезался во вражеский бронекат и меня швырнуло прямо на штурвал.

Столкновение выдалось на славу. Нацелив на нас пушки, шкипер северян невольно подставил под удар левый борт. Что при наличии у нас тарана было большой ошибкой. Загнутый вверх, подобно клыку, прочнейший нос «Гольфстрима» был сконструирован таким образом, чтобы вонзаться в корпус жертвы, поддевать ее и переворачивать набок. Конечно, лишь в том случае, если жертва не превосходила истребитель по весу. Но с нашими спаренными ДБВ мы могли не обращать внимание даже на такое ограничение.

Де Бодье исполнил приказ и сразу же после удара перевел «Гольфстрим» на пониженную передачу. Остановившийся было истребитель вновь рванулся вперед, словно борец, который, сцепившись с соперником, решил первым швырнуть его наземь. Буксир под нашим натиском медленно кренился на правый борт. И тут шкипер северян допустил вторую, на сей раз фатальную ошибку. Вместо того чтобы оставаться на месте и, возможно, удержать машину на колесах (такое не исключалось, если бы мы начали буксовать), он занервничал и, решив сорваться с крючка, врубил задний ход. И когда колеса буксира завращались, под нашим напором они начали сами подталкивать его ко рву. Да так быстро, что я даже приказал Гуго перейти на первую передачу, побоявшись, что мы слетим в яму следом за жертвой.

Когда враги поняли, в чем их ошибка, и прекратили ерзанье, было поздно. Край рва уже оседал под вставшей на два колеса махиной. И едва я почувствовал, что она кренится вправо уже без нашей помощи, тут же скомандовал: «Стоп колеса!» А буксир завалился на правый борт и покатился с откоса, громыхая так, что под нами заколыхалась земля.

Падая, враг смял борта, мостик и орудийные площадки, а также сломал мачту и оборвал связывающий его с прицепом трос. Потом он снова встал на колеса, но склон под ним еще не закончился, и набранная инерция повторно уронила его набок. И когда кувыркающийся бронекат достиг дна и остановился, он лежал кверху днищем, с полопавшейся обшивкой и покореженной трансмиссией. А находящиеся на нем северяне если и уцелели, то вряд ли были в состоянии оказать нам сопротивление…