Интересоваться их самочувствием мы не намеревались. Теперь нас беспокоило здоровье тех врагов, что штурмовали перекрывшую ворота баррикаду. Нет, в данный момент они чувствовали себя превосходно! Даже слишком превосходно. Но мы собирались подпортить им настроение, а многим из них – еще и шкуру.

Оттолкнув тараном прицеп, я подвел «Гольфстрим» к мосту и развернул его правым бортом к Роще. Сквад продолжал сражаться, но многие головорезы отступили от баррикады и, указывая на нас пальцами, пытались докричаться до соратников, которые, войдя в раж, даже не заметили, что стряслось по ту сторону моста. Разобрать, где в этой толпе Виллравен, было трудно. Но, надо полагать, он уже накачался своим зельем и размахивал мечом где-то в самой гуще заварухи. Вряд ли он при этом оглядывался на свой тыл. Однако мы знали способ, как обратить на себя внимание даже опьяненного битвой берсерка.

– Пли!!! – прокричал я в коммуникатор орудийной палубы.

Истребитель содрогнулся, когда правобортовый «Сембрадор» выплюнул за раз дюжину гарпунов. В свое время он пробивал даже стальные бока вактов, поэтому с людьми расправлялся и вовсе играючи. За год Малабонита и Убби изрядно поднаторели в стрельбе из этой карательной машины. Они настроили прицелы так, чтобы снаряды не разлетались в стороны, а шли кучно, накрывая лишь противоположный край моста, ворота и пространство перед баррикадой. А поскольку враги тоже действовали кучно, сражаясь плечом к плечу, редкий гарпун нашел себе только одну жертву.

Не исключено, что при этом пострадал кто-то из защитников баррикады – трудно вести точную стрельбу из оружия массового поражения. Но мы были готовы взять на себя ответственность за невинные жертвы. Обрушившаяся на Корабельную Рощу угроза была слишком серьезной, и ее нельзя было истребить с хирургической аккуратностью. В войне с северянами действовать нужно решительно, грубо и невзирая на последствия. Так же, как воюют сами северяне, что с легкостью перешагивают через трупы как врагов, так порой и своих соратников.

Нам было некогда останавливаться и глазеть на результат своей кровавой работы. Вопли боли и ярости еще не грянули в полную силу, а я уже развернул «Гольфстрим» другим бортом и дал залп из второго «Сембрадора». Новая дюжина гарпунов умчалась в том же направлении, и если не все они, то большинство из них также отыскали себе жертвы.

Оба залповых комплекса перезаряжались автоматически, но на это требовалось время. Впрочем, давать врагу передышку я не намеревался. Быстро развернув истребитель кормой к мосту, я раскрутил сепиллу и обрушил на ворота ураган камней и песка. Роторная катапульта-щетка сама находила себе снаряды, подцепляла их с земли и метала в противника. Вести прицельную стрельбу из такого орудия было невозможно, но этот недостаток целиком искупался шквальной мощностью и ненужностью перезарядки. Вдобавок ко всему сепилла создавала непроницаемую пылевую завесу, чем дезориентировала противника и ввергала его в еще большее смятение.

Спустя три минуты с орудийной палубы поступил очередной доклад о готовности к стрельбе. Я тут же выключил сепиллу и велел Убби подняться в рубку. А пока он шел, я вновь развернул «Гольфстрим» правым бортом к мосту, который вместе с воротами окутывало облако пыли.

Пыль быстро оседала, сносимая ветром, и я внимательно вглядывался в нее, стараясь не проморгать контратаку северян. Для них это было бы сущим самоубийством, поскольку на близком расстоянии «Сембрадор» смел бы их всех подчистую. Но кто знает, что взбредет в голову домару-берсерку после того, как мы нанесли ему коварный удар в спину.

Убби взбежал на мостик и сразу же встал к баллестираде, дабы в случае чего добить тех врагов, кому повезет увернуться от гарпунов. Но я вызвал его наверх не за этим. Мы красноречиво дали понять Виллравену, что удача сегодня не на его стороне. Он потерял бронекат и как минимум половину бойцов своего и без того немногочисленного сквада. Мы были готовы уничтожить их всех, если они не прекратят сопротивление. Но если у них нет охоты погибать, мы можем пойти им навстречу и устроить переговоры.

Именно Убби предстояло предъявить врагу наш ультиматум. И раз уж Кирк считает себя домаром, он обязан принять его. Тем более что речь пойдет не о позорной сдаче в плен, а о благородном северном способе предотвращения кровопролития – поединке вождей враждующих армий. И чей вождь в финале такого поединка останется на ногах, та армия и будет объявлена безоговорочным победителем.

Вообще-то, вождем нашей маленькой армии был я – по крайней мере, когда все мы находились на борту моего бронеката. Но поскольку исход моего поединка с Виллравеном был заведомо предсказуем и плачевен, я был отнюдь не прочь временно передать командование Сандаваргу. Что и сделал сразу, как только стало понятно: противник не намерен контратаковать и устилать мост новыми трупами.

– По-моему, самое время спросить у Кирка, есть ли у него сегодня настроение разговаривать с тобой, – заметил я. – Если, конечно, он еще жив.

– Он жив! – уверенно отозвался Убби, не отрываясь от «Эстанты». – И не издохнет до тех пор, пока не выплатит мне все долги, готов поспорить! Разве ты не слышишь, как рычит этот сучий выродок?

Честно говоря, я слышал лишь многоголосый рев, что доносился до нас из пыли, и не мог разобрать в нем чьи-либо голоса. Но Сандаваргу было виднее. Хотя, конечно, и он мог ослышаться и выдать желаемое за действительное.