А при домах моих знакомых Магомеда Идигова, Кюри Батаева, Салмана Тангиева, Султана Татаева и др., др. — всегда могли рассчитывать на дармовую тарелку жижиг-галнаша и рулончик чапельгиша от двух до шести постоянно проживающих при доме русских немощных, сирых и отверженных Которых никто не попрекал куском, вынуждая батрачить и отрабатывать этот кусок.

И глядь (по военному времени) — появилось множество душераздирающих замет и телесюжетов, что вот там чеченцы нашего плененного солдата обратили в рабство средь горных захолустий, и еще в нескольких отшибных местах Чечни произошло подобное.

А мне идут на ум американские президенты. До чего же это беспросветная голытьба! Ибо имеют они всего одну госрезиденцию — бревенчатый Кэмп-Дэвид. И даже, представьте, не в оцилиндрованном бревне, а диковидном. Тогда как в России даже средней руки расхититель не возведет себе хором менее чем в оцилиндрованном шведском бревне!

И как не счесть алмазов в каменных пещерах — так не счесть у нас тайных и явных президентских резиденций, дворцов, и в беспортошной стране воздвигаются всё новые.

А ныне почивший патриарх Алексий № 2, он же немец Ридигер, выдававший себя за эстонца, он же агент КГБ по кличке Дроздов, он же обладатель почетной грамотки от КГБ? О, бездну резиденций как в России, так и за рубежом имел этот пастырь и окормитель. Одна из них — в подмосковном Софрино. Отсюда выезжал окормитель и исповедник окроплять и освящать любые объекты. Как знать, может, окропил бы он и невданный даже по нашим временам замок, воздвигнутый рядом с ним, по соседству. — не возьми замок штурмом спецназ.

Наперечет имевшие место случаи рабства в Чечне? Ну-ну. А здесь, под боком у Москвы, смахивали слезу от увиденного уж никак не сентиментальные бойцы спецназа. Ибо всего-то микрскопическому нашенскому административному прыщу возвели за бессчетные миллионы долларов замок ДЕСЯТКИ МЕСЯЦАМИ СОДЕРЖАЩИХСЯ В РАБСТВЕ ТАДЖИКОВ И УЗБЕКОВ. В НОЖНЫХ И РУЧНЫХ КАНДАЛАХ, С КОЛОДКАМИ НА ШЕЕ. А сколько таких объектов остались неразглашенными и в самой Москве, и в Подмосковьи?

И ныне восплакивают назначенные к тому СМИ о зверствах иудеев в Газе. Но там, в Палестине, счет ведется на каждую загинувшую душу. А нам опять даже с точностью до десяти тысяч неизвестно, сколько мирных жителей истреблено в Чечне: 170 тысяч или все-таки 190?

Давно, на линии Маннергейма, девятилетним, в 1945 году я испытал единственный в своей жизни СМЕРТЕЛЬНЫЙ страх. Да возьмись в тех обстоятельствах хоть Илья Муромец, Гастелло или Талалихин — такой же страх испытали бы и они.

А вот смертельных стыдов за свою последующую жизнь испытал я более тридцати. И когда академик Владимир Петрович Харченко, удачно распилив меня в области грудной клетки почти пополам — выпустил меня из реанимации в палату, возле палаты ко мне обратились два красивых, не отведешь глаз, мальчугана:

— Дядя, а больной Эльмурзаев в какой палате?

— В восьмой, ребятки. Только он сейчас на облучении. Приходите вечерком.

Почему сказал я мальчикам — приходите вечерком? Потому что думал: это — НАШИ, с третьего этажа, из детской онкологии. Ведь недаром у мальчиков какой-то дефект в походке, тяготение при ходьбе держаться за стенки. Но они были не с третьего этажа. Они были племяшами, которых привезли из Грозного проведать родственника. А ходили, держась за стенки, потому, что русский дяденька со штурмовика обронил бомбу на их дом. И Тугану раздробило обе ноги выше ступней, а Вахе левую. Ниже колена.

Таков был мой очередной смертельный стыд. За то, что я тоже русский дяденька.

А за кремлевскими стенами и на Арбатской площади тем временем размышляли в торопливом запале: нет-нет, нельзя никого оставить чистенькими! Надо все рода войск, пусть даже и самых сторонних, замарать о кровопролитие в Чечне!

Так была брошена на Чечню и матушка моя, укрывшая меня, вражонка н народа в 1938 году — морская пехота.

А надо ли объяснять, пусть даже и Маканину, какой любовью у фронтовиков в черной форме, что рядовых, что офицеров действующей армии может пользоваться единственный тут мальчишка? У фронтовиков, чьи живые дети где-то далеко, а многие знают, что их дети погибли. Так что пойдем, Шуруп, поучаствуешь во взрыве дотов на линии Маннергейма.

И что там нынешние экстремалы! Вот пойдем-ка, Шуруп, учалим ялик к учебной немецкой торпеде да ка-ак дунем, что ялик встает чуть ли не на транец. А как сжатый воздух срасходуется в торпеде — финкой хвать по линю: отдыхай на дне, матушка.

Славный лекцион хотя бы о ножах и сталях прочел я, выросший внутри войны, приблудившемуся к теме войны Маканину. О палашах, кортиках, ножах гуркхских, навахах, стилетах, ножах меркаторских, ножах американских рейнджерских для выживания в тяжелых условиях (хотя ножи такого назначения первей всего полагалось бы производить и распространять в СССР и России). И про кубачинской работы кинжалы, оружие скорее бутафорское, нежели функциональное. И про нож, гармоничней, продуманней и многоцелевей которого нет и быть не может — про, естественно, финский нож.