Тогда Иван не разобрался в своих ощущениях, некогда ему было разбираться, все мысли его и чувства были уже на месте свидания с охотниками, на Казанском вокзале. Но переживания его тогда были очень необычными, это Иван хорошо помнил, и ему хотелось бы понять – в чем тут дело. Что изменилось в его отношении к женскому телу? Ведь что-то изменилось. Это он ясно чувствовал.

После Чечни Иван брал женщин, ничего особенно интересного при этом не испытывая. Брал так же, как еду, хлеб, воду, вино, как сигарету из пачки. Он брал женщину и ее телом делал себе приятно, доставлял себе удовольствие. Он просто надевал женщину на свой член и тер его ее телом до тех пор, пока не кончал. Он в эти моменты продолжал оставаться один, не смея даже допустить мысли о том, чтобы как-то обнажиться перед женщиной. Это было слишком опасно, все равно, что врагу подставить незащищенную спину. Да женщина и была для Ивана врагом, ее нужно было побеждать каждый раз заново, и поэтому Иван никогда ни одной из них не говорил ни одного слова о себе. Он слишком хорошо знал, что такое информация о противнике. Это, фактически, половина победы. Иван всегда переводил единоборство в область чистой физиологии, «голого» секса, не допуская никаких психологических наскоков и провокаций. Иван был боец от природы, а истинного бойца не так-то легко сбить с толку. Даже женщине, даже в постели.

Еще и еще вспоминая эту женщину, с которой он спал обнаженным, не испытывая никакой агрессии ни с ее стороны, ни в отношении к ней, не испытывая желания взять ее, и в то же время помня о кружащей голову волне удовольствия, прокатившейся по его телу от одного ее вида, Иван недоумевал. Эта женщина не была врагом. И потому вызывала у него странный, необъяснимый для него самого интерес.

Иван толкнул дверь в комнату старухи. Первое, что он увидел в комнате, был гроб, В котором старуха все так же устремляла глаза в потолок, только теперь глаза были закрыты. Но Ивану казалось, что и через прикрытые веки ее старухин взгляд стремился ввысь, пробивая потолок и пытаясь что-то отыскать в ночном московском небе.

Иван хорошо знал, что кроме холодных звезд и еще более холодной черноты между звездами там ничего найти невозможно. Звезды всегда и везде оставались далекими и холодными и в Чечне, во время изнуряющих тело и опустошающих душу тех, у кого она еще есть, ночевок в горах под ледяным чеченским ветром, и в Москве, пустой, безлюдной Москве, в которой десять миллионов москвичей замерзали каждую ночь от этого холодного звездного ветра, сквозившего в Иване и пахнувшего смертью.

Иван знал, что в небе нет абсолютно ничего, кроме черноты, звезд и этого холодного звездного ветра. Поэтому мертвое упрямство старухи, шарящей закрытыми глазами по абсолютно пустому пространству, вызывало у Ивана неосознанный страх, подобный детским страхам при встрече с непонятным или необъяснимым.

Что ищет там мертвая старуха? Или смерть открывает человеку какую-то тайну?

Мысль о том, что все, убитые им когда-то люди, приобщились к какой-то недоступной ему тайне, была страшна и неприемлема для Ивана. В смерти есть только одна тайна. Тайна ее прихода, тайна ее долгожданной неожиданности. После смерти нет ничего. Только холодная межзвездная пустота. Черная и непроницаемая.

Иван не сразу перевел взгляд с мертвых глаз старухи на сидящую рядом с гробом ее дочь. Она была в черном платье, волосы покрывала тонкая черная косынка, в руках женщина теребила такой же черный платок. Но в широко раскрытых глазах, смотревших на Ивана, не было ни скорби, ни душевной муки. Она смотрела с удивлением и радостью.

Увидев Ивана, женщина встала и сделала шаг ему навстречу.

– Ее никто не пришел проводить, – сказала она. – Кроме тебя.

Она подошла к нему совсем близко, и Иван уловил запах тех же духов, который разбудил его всего несколько часов назад.

– Как называются эти духи? – спросил Иван. – Хороший запах.

– «Indian Summer», – ответила женщина. – Странно, сегодня я впервые их попробовала, утром. А теперь мне кажется, будто хожу с этим запахом всю жизнь. Иван закрыл глаза, глубоко вдохнул ее запах и сказал осторожно, словно шел по первому неокрепшему льду:

– «Индейское лето»... Мне нравится твой запах.

И вновь аромат духов его чем-то взволновал, о чем-то напомнил, что-то туманное и очень приятное мелькнуло в голове, отдалось в пояснице и вызвало слабое напряжение в паху.

– Ее знают в Москве столько людей, – сказала женщина, поглядев на гроб, – но никто не пришел и даже не позвонил. Может быть, еще придут? Завтра...

– Она не хочет никого видеть, – возразил Иван. – Она смотрит на звезды.

Он хотел еще что-то добавить, но женщина посмотрела на него с недоумением и перебила его взглядом.

– Не мешай ей, – сказал Иван и, взяв женщину за плечо, вывел ее из комнаты.

– Закрой дверь в квартиру, – сказал Иван. – никто не придет.

Женщина закрыла дверь и они прошли в ее комнату.

Иван специально не спрашивал, как ее зовут, не желая переводить все случившееся с ним в обычное сексуальное приключение. Она для него была просто Женщина. Не олицетворение всех женщин на свете, а просто – существо по имени Женщина. Иван не хотел, чтобы она имела другое имя.

Он помнил ощущение покоя, испытанное им когда она лежала на его руке и ее сосок запутался в волосах на его груди.

Он взял ее за талию и посмотрел в глаза. Иван не увидел в них ни острого желания завладеть им, ни стремления втянуть его в себя, победить, перебороть его волю. В ее глазах он видел лишь желание принадлежать ему, покоряться его воле, и, тут Иван чуть не задохнулся от какого-то острого чувства – умереть вместе с ним. Он ясно прочитал в ее глазах желание смерти. Ее жизнь была в его руках. Не потому, что он мог в любую минуту умертвить ее, изломать ее тело, заставить кричать и корчиться от боли. Она сама отдавала ему право распоряжаться ее жизнью.