— Здесь все, что вашим военным и дипломатическим советникам удалось собрать об участии украинских казаков в войне 1635 года, ваше высокопреосвященство, — ворвался в его размышления голос секретаря, как всегда неслышно появившегося из своей комнатки. — Письма, донесения, публикации в газетах.

— Хорошо, оставьте, я просмотрю.

— Наиболее важные из них я попытался проанализировать и обобщить. Если только вас это заинтересует.

— Заинтересует, Франсуа, заинтересует, — прикрыл окно Мазарини, с грустью глядя на тянувшиеся прямо к окну мокрые ветки дуба. — Я хочу покопаться в этой истории, чтобы понять, какими страхами пытаются запугать моих чиновников другие наши «доброжелатели» — из ордена иезуитов.

— Позволю себе заметить, ваше высокопреосвященство, что иногда своими «советами» не предпринимать тот или иной шаг они лишь укрепляют нас в убеждении, что этот шаг обязательно следует предпринять.

— Да? — оглянулся Мазарини. — То, что вы сейчас сказали, это уже не просто мысль. Это изречение, мой дорогой виконт де Жермен; по существу, это сопоставимо с библейской мудростью. Не щадите бумагу, виконт. Ваши изречения стоят того, чтобы потомки знали о них.

— Прошу прощения, — сдержанно ретировался секретарь, откланиваясь и уходя к себе.

Он уже привык, что, рассуждая вслух в его присутствии, Мазарини довольно часто обращается к нему — если не за советом, то по крайней мере как к сведущему собеседнику, чье мнение ему небезынтересно. Правда, при этом не упускает возможности поиронизировать над его соображениями, даже весьма дельными, напоминая, что в советах не нуждается и что ему, де Жермену, не следует рассматривать его рассуждения как приглашение к разговору и просьбу о совете.

В тот вечер, приказав секретарю никого не принимать, Мазарини задержался в рабочем кабинете допоздна. Едва углубившись в чтение бумаг, он уже в который раз пожалел, что Господь не наказал его даром писателя или хотя бы историка.

«Не грешно ли сожалеть, что он не историк — человеку, который сам же творит историю?» — тотчас же укорил себя Мазарини. Однако сразу же согласился и с тем, что тратить время на познание истории иногда не менее полезно и похвально, чем на ее сотворение. Участие казаков в войне против Франции — наглядный тому пример.

— Простите мою назойливость, но, как мне сказали, вы — и есть тот самый князь Одар-Гяур Второй? — предстал перед властителем великокняжеского престола Острова Русов невысокий коренастый грек.

Прежде чем ответить, князь удивленно взглянул на запертые ворота. Которые открывались значительно реже, чем ворота самой суровой темницы. Даже членам Тайного совета Острова Русов они становились доступными только в том случае, когда он, владелец этой затерявшейся в горах обители, предупреждал старшего охранника. Хотя охранник этот знал членов совета в лицо.

— Да, перед вами князь Одар, — сухо признал этот могучего телосложения славянин, густая седовласая борода которого настолько срослась с пышной, давно не стриженной шевелюрой, что уже трудно было определить какие-либо черты его лика. — Кто вы и каким образом проникли сюда?…

— Не стоит удивляться, великий князь. А уж тем более — гневаться. Я сумел убедить начальника охраны, что речь пойдет о вашем сыне, Одаре-Гяуре Третьем. Только поэтому он решился…

— О сыне?! — ухватил его князь за плечо. — Что вы можете знать о моем сыне? Я слушаю, говорите.

— Сведения мои столь непритязательны, что донести их до вашей души совершенно нетрудно. Одар-Гяур III, вместе со своим отрядом, служит сейчас на Украине.

— Это правда? Вы действительно уверены, что он уже находится на земле Украины? — оживился князь. — Вам это точно известно?

— Юный князь принят на службу польским королем Владиславом IV. В чине полковника и с правом самому сформировать полк.

— Значит, Перун и Сварожич в самом деле ведут его дорогой предков. Я верил: ему суждено было вернуться на землю русичей.

Несколько минут великий князь молчал, благоговейно глядя на небо. Гость не слышал его слов и даже не замечал, чтобы князь шевелил губами, но при этом ничуть не сомневался, что в эти мгновения он творит молитву своим языческим богам. Грек знал, что роды племени уличей, представители которых составляют сейчас Тайный совет Острова Русов, несколько столетий прожили в христианском мире, однако так и не стали христианами. Как, впрочем, не пригляделись им, закоренелым язычникам, и мусульманские святыни Османской империи.

— Вы так и не назвали себя, — обратил взор в его сторону Одар-Гяур II.

— Великодушно извиняюсь. Зовите меня Костасом. Я — грек и родина моих предков — Византия. Разве к этому нужно добавлять еще что-либо?

— Только то, что вы сочли бы необходимым.

— Я — торговец из Аккермана, — вежливо улыбнулся Костас. — Сюда, на Остров, специально прибыл для того, чтобы сообщить то, что уже сказал.

— Ваши труды и время будут достойно оплачены.

— Они уже оплачены.

Князь удивленно вскинул брови.