— Увы, это была не власть короля. Не говоря уже о власти тайного советника. — О канцлере Коронный Карлик вежливо умолчал. Тут и так все ясно. — Хитрость заключается в том, что осаждать и грабить поместья старались люди полковника Барабаша. Причем умышленно делали это на пути нашего с вами следования, чтобы показать, какой повстанческий разгул творится в здешних краях и как здесь нужна крепкая рука гетмана.

— Езус Мария! Неужели Барабаша? Он что, стремится заставить нас искать в нем «сильную руку»?

— Но мы никак не сможем доказать причастность Барабаша, поскольку действует он через подставных атаманов, — предостерег канцлера от поспешной горячности Коронный Карлик. — И Боже нас упаси затевать об этом разговор с Хмельницким, не говоря уже о самом Барабаше.

— Но казаки признались вам?

— Устами самого атамана, который узрел в этом признании свою собственную выгоду. Впрочем, и без его признаний догадаться было нетрудно.

— Мне уже не раз предоставлялась возможность убедиться, что из всех государственных сановников, кормящихся у королевской казны, вы единственный, кто, в общем-то, оказался на своем месте.

— Не будем сейчас обо мне, господин канцлер, — ожесточилось лицо Коронного Карлика. — Хоть о сатане на троне, только не обо мне. Извините, мне нужно поговорить с будущим сотником Маньчжурой.

— Еще один лис в стае степных волков? — простил ему это ожесточение князь Оссолинский.

— Вы ведь сами только что заявили, что, оказывается, я все же на своем месте.

Канцлер рассмеялся.

— После разговора с сотником жду вас в моем экипаже.

Вернувшись к своей карете, Коронный Карлик увидел, что Маньчжура все еще остается в седле.

— Не надо в карету, ясновельможный, — предложил он. — В седле казаку привычнее.

— Не желаешь быть заподозренным в секретных переговорах с тайным советником? Благоразумно. Тогда вот тебе деньги, — передал сотнику небольшой кошелек, — и слушай меня, как Господа Бога, глаголящего устами отца родного.

— Так и буду, — сжал кошелек в огромном волосатом кулаке Маньчжура. — Но не за злотые, за честь.

— Стал бы я что-либо доверять тебе за злотые, сотник, — поиграл желваками Коронный Карлик. — Служить ты останешься пока у Барабаша.

— Но вы же…

— Учись слушать, — осадил его тайный советник, привставая в своих высоко подтянутых под его рост стременах. — Саблей махать тебя учили другие, но она, как видишь, не дала тебе ничего, кроме ран и болячек. Я же стану учить тебя слушать — только-то и всего, зато к старости ты будешь иметь не только кусок хлеба, но и поместье. Так вот, служить до времени все еще будешь у Барабаша. Тем более что пока не ясно, кому достанется булава. Зато уже сейчас Хмельницкий будет видеть в тебе своего человека. Ему подскажут, кому в стане своего соперника он может доверять, — упредил очередной вопрос Маньчжуры. Искусство выслушивать давалось сотнику с тем же трудом, что и многим другим, с кем тайному советнику приходилось иметь дело.

— Разве что…

— Хмельницкий должен помнить своего верного казака, подпускать к своему табору и доверять ему. Мне же не столь важно знать, что творится в стане Барабаша, сколько то, что волнует Хмельницкого, о чем он просит тебя разузнать в лагере Барабаша, на что толкает своего кума-соперника.

— То есть служить я все-таки буду вам?

— Не мне, высшей миссии. Но тебе этого не понять. Да и ни к чему тебе это. Считай, что служишь мне. Или, может быть, я тебе чем-то не угоден?

— Если уж я служу, то служу.

— Потому и приметил тебя. А теперь скачи во всю прыть и доложи Хмельницкому: сумел разузнать, что едет канцлер. Везет гетманскую булаву армянину Барабашу. Не ему, Хмельницкому, а недостойному Барабашу. И что, хотя ты тоже служишь Барабашу, но о нем, генеральном писаре Хмельницом, наслышан… Дальше сам знаешь, что в таких случаях говорят. Главное, чтобы Хмельницкий учуял: булаву и королевскую хоругвь везут не ему, достойному генеральному писарю реестрового казачества, а Барабашу, его дражайшему куму.

Маньчжура и казаки обогнали кавалькаду арьергарда и вскоре скрылись за грядой холмов по ту сторону долины.

Провожая их взглядом, тайный советник приблизился к карете канцлера и прямо с седла прыгнул на подножку.

— Все интриги плетете, тайный советник? — снисходительно ухмыльнулся Оссолинский.

— Вы так и не успели спросить о том, о чем хотели спросить, — проговорил тайный советник, усаживаясь на сиденье напротив Оссолинского.

Карета оказалась довольно просторной, рассчитанной на то, чтобы в ней, кроме канцлера, могли ехать еще секретарь и, как минимум, два офицера охраны. Однако во время этой поездки Оссолинский пребывал в одиночестве.